народных религиозных песен. Распространение получила и точка зрения, согласно которой определяющей для становления духовных стихов стала эпоха укрепления и централизации Московской Руси. «XV— XVI век был временем если не появления, то во всяком случае развития нашего духовного стиха в той его форме, в какой мы до сих пор его знаем»^[9],— писал М. Н. Сперанский. Наконец, встречаются, нередко без достаточных обоснований, указания на происхождение народной религиозной поэзии в XII—XIII, XIII-XIV вв. и даже в XVII в.

В небольшом предисловии не место для подробного рассказа о всех существующих концепциях и детального объяснения своей точки зрения. Отметим лишь, что нам не кажется невероятным возникновение духовных стихов в домонгольское время, причем все необходимые условия для начала традиции вполне сложились, на наш взгляд, к концу XI в. Действительно, если считать, что официальное утверждение христианства на Руси свершилось за 100 лет, то основным взрослым населением страны (заметим, еще вполне языческим по реальным воззрениям) государственная религия могла в это время восприниматься уже как данная от века. Средний срок жизни тогдашних русичей был почти в два раза меньше современного, поэтому к концу XI в. в родовой памяти человека существовало представление, что при христианстве родились не только его отец и мать, но и деды. К тому же простолюдин средневековья не обладал таким же по качеству историческим сознанием, как мы сегодня. Крестьянин жил годовым природным циклом, и любая из установленных за два поколения до него традиций вполне могла казаться ему существовавшей всегда. Стоит ли возражать против естественного встречного движения языческой общины и церкви при отсутствии внешнего конфликта между ними? Да и русская церковь в XI в. уже во многом проявляла свою самостоятельность. В 40-х гг. первый русский митрополит — Илларион — не только активно руководит церковной жизнью, но и демонстрирует определенную духовно-христианскую зрелость, написав знаменитое «Слово о законе и благодати» — один из лучших памятников древнерусской письменности. Тогда же, при Ярославе Мудром, открываются первые русские монастыри и складывается отечественный институт монашества. Канонизируются первые русские святые, активно заполняется памятными христианскими датами церковный календарь. Наконец, складывается поощряемая церковью традиция «хожения во святые земли» — паломничество в Иерусалим, Константинополь и к христианским святыням в другие места.

Именно в среде первых паломников-калик^[10], как считали многие исследователи, вероятнее всего могло зародиться пение духовных стихов. Древнейшие свидетельства о каликах восходят к Уставу Владимира, где они названы среди церковных людей. Известно летописное упоминание под 1163 г.: «ходиша из Великого Нова-города от Святей Софии 40 муж калици ко граду Иерусалиму, ко гробу господню»^[11] (эту запись иногда прямо связывают с духовным стихом «Сорок калик со каликою»). О паломниках, «ходящих по землям», упоминает и Лаврентьевская летопись под 1283 г. Знаменитыми русскими ходоками к святыням, оставившими письменные свидетельства о. своем паломничестве, были игумен Даниил (ок. 1118 г.), Добрыня Ядрейкович (ок. 1200 г.)—будущий архиепископ Новгорода, монах Стефан Новгородец (1350 г.) — тоже впоследствии ставший архиепископом Новгорода, и другие. Среди памятников древнерусской литературы есть жития святых паломников-калик Касьяна и Иоанна Авнежских, Дмитрия Прилуцкого, Кирилла Новоезерского.

Трудно предположить, что духовные стихи сочинялись теми странниками, которые имели прямое отношение к церковной иерархии. Но ведь ходили они, как правило, не одни, а «со товарищи». Часто первые калики составляли хорошо организованные дружины со своим атаманом, установленными порядками и судом, как это показано в стихе «Сорок калик со каликою». Походы конечно же сопровождались в этом кругу песнями и рассказами, причем в «общем котле» могли перемешиваться повествования начитанного в церковных книгах монаха и песенное искусство сказителя, для которого «грамотой» был народный героический эпос.

Вопрос о среде, в которой создавался духовный стих, всегда ставился в тесную связь с тем, каковы были его непосредственные источники. Ясно, что герои народной религиозной поэзии не являются плодом только самобытной фольклорной фантазии. Поисками первоисточников заполнена вся история литературоведения, занимавшегося изучением духовного стиха. Общий вывод, к которому привели многочисленные разыскания исследователей в анналах древнерусской книжности, заключается в том, что основой для духовных стихов послужили немногие из канонических христианских книг (Ветхий и Новый Заветы, некоторые «Слова», отдельные жития), но главным образом — широкий круг апокрифов: легенды, сказания и жития святых, не признанные церковью. «Отреченные книги», известные в русских изводах с самых первых времен христианства на Руси, как правило, не уничтожались после запрещения их церковью (материалы для письма, да и вообще любая рукопись просто сами по себе очень высоко ценились): апокрифы заполняли полки монастырских библиотек, некоторые из списков сохранялись в народе, составляя круг чтения немногих грамотных. Объясняя, почему столь привлекательными для древнерусского человека были апокрифы, из которых черпал в основном свои сюжеты духовный стих, А. Н. Пыпин писал: «Их интерес для старинных читателей заключался в поэтичен с них добавлениях к библейской и евангельской истории, в рассказе о событиях, возбуждавших любопытство и о которых однако же ничего не говорили канонические книги, вообще в чудесном и легендарном, к которому было особенно склонно и жадно народное воображение, а также и суеверие»^[12]. В отношении к народной поэзии, как отмечает современный историк, важно то, что «апокрифы сами суть продукт преломления христианства через призму „языческого" мировоззрения», эти тексты уже содержат «так называемое „двоеверие", оно же „бытовое" христианство, восточное и западное, представляющее собой переработку христианства в духе народного миропонимания, отразившего условия труда и быта непосредственных производителей средневекового общества»^[13].

Если вернуться к созданию ранних духовных стихов, помня об их книжных истоках, то покажутся естественными сомнения и некоторая неопределенность в высказываниях ученых о тех, кто эти религиозные песни сочинял. Выдающийся филолог XIX в. Ф. И. Буслаев писал: «По очевидному влиянию книжному на состав духовных стихов надобно полагать, что они обязаны своим происхождением не простонародью вообще, а избранной