Валерия Малахова Смерть в кружевах

Говоря по правде, случай с горничной по имени Глэдис Бейкер не относится к числу тех, о которых я люблю вспоминать. Хотя в нём, как в кристально чистом озере, отразилось великодушие Холмса и его готовность всегда прийти на помощь друзьям. Мне давно следовало бы описать эту страницу нашей дружбы, но горе от смерти Мэри, моей безвременно почившей жены, только сейчас отпустило меня, и я почувствовал себя в силах взяться за перо. Холмс же вообще не придаёт данному случаю какого-либо значения, считая его весьма заурядным, не привносящим в науку криминалистику ничего нового.

В ту пору здоровье Мэри резко ухудшилось — без сомнения, его подорвала необычайно сырая лондонская весна, перешедшая в такое же мрачное, дождливое лето. Смог, образовавшийся на городских улицах, можно было черпать ложкой и закатывать в банки наподобие джема. Тут надо отметить, что зимой Мэри перенесла сложную пневмонию, и то, как она закашлялась однажды посреди бела дня (впрочем, день тогда отличался от ночи разве что погашенными газовыми фонарями), меня крайне встревожило. Будучи, смею заметить, неплохим врачом, я немедленно прописал супруге покой и курорт. Мы быстро договорились с мистером Холлвертоном, доктором, имеющим практику в соседнем квартале, и покинули Лондон.

Путь наш лежал в Западный Сассекс, в тамошний небольшой курортный городок Богнор Регис, благо, недавно туда провели железную дорогу и можно было путешествовать с комфортом. Когда-то давно, будучи ещё подростком, я отдыхал там с родителями, и впечатления от той поездки у меня остались крайне благоприятные. Мэри не возражала: она толком и не бывала нигде, кроме Лондона, Эдинбурга и тех деревень, где проживали дамы, к которым она нанималась компаньонкой. Боюсь, я не слишком преуспел, развлекая мою дорогую супругу: практика отнимала почти всё моё свободное время, а душа Мэри, взволнованная историей с сокровищами Агры, жаждала приключений и перемен. Сейчас мне больно вспоминать об этом… Но вернусь к событиям того лета. Больше всего я боялся, что отель «Инглнук», где мы останавливались с родителями в эпоху моего счастливого отрочества, закрыт или переделан на манер тех современных дешёвок, которые заполонили побережья Англии. Но нет — в Богнор Регис умели ценить старину. Небольшой отель на Рэгхем-роуд всё так же приветливо распахивал двери и случайным постояльцам, и верным поклонникам, а владела им всё та же семья Калп. Среди прислуги нашлась пожилая служанка, вспомнившая моих родителей и меня; миссис Калп, довольно полная женщина лет шестидесяти с удивительно голубыми, практически не выцветшими глазами, почти разрыдалась, узнав о причине, побудившей меня выбрать именно этот отель… Словом, обслужили нас по высшему разряду и дали неплохую скидку — немаловажное обстоятельство для небогатого лондонского врача. Мэри улыбалась и оживлённо вертела головой по сторонам. Даже кашель, тревожащий её всё это время, казалось, отступил перед новыми впечатлениями, и я облегчённо вздохнул, надеясь на силы молодого организма, которые, как известно, могут пробудиться от смены обстановки.

Несколько дней мы провели в праздности и неспешных прогулках по городу. Посетили заведение, где с начала века принимали ванны с морской солью; восхитились величием Хотэм-хауса и погуляли по Хотэм-парку, вдоволь наслушавшись баек про сэра Ричарда Хотэма, местного благотворителя; Мэри также рассказала, что именно Богнор Регис послужил прообразом городка из некоего неоконченного романа «Сандитон» у мисс Остин. Я слыхал имя этой писательницы, но, к стыду своему, так и не удосужился прочесть хотя бы одно из её творений. Мэри ласково попеняла мне, я пообещал исправиться, и мы, довольные друг другом, поспешили в отель, поскольку уже темнело.

Если б я знал, что этот день будет последним в череде благополучных и беспечальных!

Утро выдалось странным: горничная (приветливая девица, хотя и немного болтушка, аккуратная миловидная шатенка) не принесла нам завтрака. Завтракали мы с Мэри всегда в номере, а обедали где-нибудь в городе, возвращаясь в отель только к пятичасовому чаю. Мне нравилась обстановка в ресторанчике при «Инглнуке», все эти трогательно-деревенские занавески с вытисненными на них гардениями, обязательные свежие цветы на столиках и тяжёлые стулья, некоторые из которых, как утверждала Мэри со смехом, помнили норманнское завоевание. Однако жена моя вставала поздно и с утра чувствовала сильную слабость, поэтому предпочитала завтракать в постели, мне же не хотелось оставлять её надолго одну.

— Где же Глэдис? — недоумённо спросила меня Мэри, и я покраснел, осознав, что никогда не интересовался именем девушки. Мэри же продолжила: — Вчера и позавчера она явно была взволнована. Держалась, но глаза её выдавали. Она плакала, Джон. Плакала долго.

— Я схожу вниз, посмотрю, — предложил я, дождался кивка супруги, поцеловал её и отправился требовать объяснений от портье. Дежурил тогда, помнится, мистер Прентис, благообразный старик, истинные пристрастия которого, впрочем, выдавал ярко-красный, практически алеющий на бледной физиономии, нос. На службе мистер Прентис, однако, вёл себя безупречно, и я не заострял внимания на его тайном пороке, взяв у него однажды народный рецепт антипохмельного средства — я люблю собирать описания подобных снадобий, да и друг мой Шерлок Холмс живо интересуется всем, что может хоть как-то влиять на человеческий организм.

Честно сказать, я был рассержен. Однако мой гнев моментально испарился, когда миссис Калп бросилась ко мне, судорожно комкая в руках носовой платок:

— Вы ведь врач, мистер Уотсон, вы действительно врач? О, пойдёмте же скорее, умоляю! Может, вы сумеете спасти её!

— Кого? Что случилось?

— Несчастье, Боже мой, ужасное несчастье! Глэдис Бейкер повесилась, мой муж нашёл её тело в погребе… ах, она же должна была принести вам завтрак! Боже, Господи Боже мой! Готов ли этот завтрак? Я выясню и сама, да-да, сама принесу его миссис Уотсон, а вы помогите, умоляю!

— Разумеется, — профессиональный долг вытеснил у меня даже остатки гнева. Я лишь попросил миссис Калп зайти к моей жене немедленно, по возможности успокоить её, а заодно принести мой саквояж с инструментами — Мэри знала, где он находится.

— Где она?

— Там, в погребе… — мистер Прентис, оказавшийся рядом, ткнул рукой по направлению к узкой деревянной лестнице, ведущей вниз, и внезапно заплакал, отворачиваясь и тряся лысой головой. Я успокаивающе похлопал его по плечу и поторопился к ступенькам.

Зрелище, представшее моим глазам, было… пожалуй, словечко «разнузданное»