Светлячок и тень

Пролог

Темнота сгустилась под кронами деревьев, превращая лес в рисунок черной тушью. Прорехи лиственного купола пропускали полупрозрачные лучики полной луны. Свет бархатно рассеивался на мшистых стволах и глянцевых травах, искрился на крупных росинках недавно закончившегося дождя. Ночь полнилась свежей прохладой и казалась безмятежно спокойной.

Между деревьев скользнули две окутанные мраком фигуры. Одна из них, высокая и тонкая, запрокинула голову, обнажив утонченное эльфийское лицо. Лаусиан Поющая Ива насторожился от резкого звука, но это оказался лишь полночный крик козодоя.

— Что-то не так? — спросил его спутник, что был в два раза короче эльфа.

— Всего лишь птица, — ответил Лаусиан. — Нынче много ночных уродилось. Обычно змеи опустошали кладки… — он вдруг опустил голову к своему товарищу. — Признавайся, твоих рук дело, Паррен?

Загадочно улыбнувшись, гном постучал по ноге эльфа кончиком посоха, понукая двигаться дальше. Да, его, а что такого? В этом лесу слишком много ползучих гадов, оттого он и звался Змеиным, только хрупкому равновесию природы это вредило, и кому, как не друиду, позволено вмешиваться в порядок вещей, если это на благо самому лесу и его жителям? Кому станет хуже, если однажды эти чащи перестанут быть мрачными, вернуться стада оленей, а нечисть уберется восвояси? Члены Круга не поддерживали его идей, только вот Паррен был крепким упрямым стариком, и спорить с ним было все равно, что драться с голодным медведем, только очень маленьким. За это его часто называли Росомахой. Гном прозвище любил, в нем сквозило уважение пополам со страхом.

Лаусиан осуждающе покачал головой. Гном и не ожидал, что Ива поймет его. Несмотря на долгую дружбу, эти двое были своего рода антиподами и по-разному трактовали священную роль стражей природы. Паррен ратовал за то, чтобы друиды превращали опасные чащи в цветущие сады, эльф же в силу долгой жизни противился всяческим переменам, предпочитая быть хранителем давно заведенного порядка. Порой они спорили до хрипоты, однако ночной рейд требовал соблюдения тишины.

Полная луна — время не только священных ритуалов Круга, но и разгула всяческой нечисти. Новообращенные оборотни претерпевали первое превращение, во время которого зверь полностью овладевал человеком. Это смертельно опасный враг, если не иметь под рукой разрушительной магии или посеребренного оружия. Яркий потусторонний свет часто нервировал злобоглазов и других редких гостей из Подземья, а тролли с восточных болот бесновались круглый год независимо от лунной фазы. Через лес пролегала тропа, которой время от времени ходили люди, не желающие делать большой крюк вокруг Тролльих гор, поэтому друиды ревностно следили за монстрами, стремясь избежать человеческих жертв.

В этот раз стражи далеко отошли от тропы и приблизились к горной гряде, называемой Облачными Вершинами. Недавно здесь видели злобоглаза и стаю бродячих оборотней. Эльф и гном обшарили подножие в поисках следов, но наткнулись только на несколько старых меток. Стая давно ушла, как и многие до них, избегая конкуренции с троллями. Паррен наклонился, вчитываясь в узор отпечатков, своеобразную гостевую книгу лесных обитателей. Здесь прошлась медведица, тут пасся гигантский лось — редкий и ревностно оберегаемый житель Змеиного леса. А это что? Неужели свежие следы сапог?

Эльф вновь насторожился:

— Я слышал странный звук.

Гном давно усвоил, что стоит доверять чутким ушам друга. Припав к земле, друиды прокрались в сторону предгорья, и папоротники бесшумно расступились перед ними. Звук стал явственней — тихое, словно от равномерного шага, позвякивание стали. Слишком поздний час для охотников, к тому же даже в лунную ночь лес по большей части оставался непроглядно темным, а этот шаг был ловким, уверенным. Кем бы ни был идущий, он видел в ночи не хуже кошки. Звук резко оборвался, и до уха Паррена донеслось лишь шуршание листвы на ветру. Почувствовал слежку?

Первым незнакомца увидел Поющая Ива. Невысокий эльф в доспехах из смолисто подплескивающей стали, а кожа темно-серая, словно холодные зимние сумерки. Лицо Лаусиана перекосило от злости.

— Дроу! — крикнул он, и в этот миг серокожий метнулся к нему, вынимая из ножен кривую саблю. Стремительно сократив дистанцию, он почти настиг Лаусиана, но не успел нанести удара. Между оторопевшим друидом и воином в черном возникла покрытая мехом громада. Взревев, медведь махнул увесистой лапой и опрокинул ловкую фигурку. Когти скрипнули по стали, разнося скрежет далеко по лесу. Упав на землю, темный эльф тут же молниеносно взвился, пружинистый и точный, как ядовитая змея. Сабля оскалилась в лунном свете, оставив красный росчерк на бурой шкуре, а по крови зверя понесся яд. Дроу отпрыгнул, быстрым движением выхватив другую, еще не окрашенную кровью саблю, и в этот момент второй медведь обрушился на него из-за спины первого. Темнокожий не успел увернуться, крик оборвался булькающим хрипом, когда медвежьи челюсти раскроили ему трахею. Дернувшись пару раз, дроу затих, наполнив воздух запахом свежей крови. Приняв прежний облик, Лаусиан поднялся над убитым. Во рту все еще стоял металлический привкус.

— Как ты?

— Годы берут свое, — посетовал Паррен, вернув себе гномий облик. — В прежние времена он бы и пикнуть не успел… — старик подошел к распластанному телу. — Дела… никогда не видел, чтобы они бродили поодиночке.

Лаусиан нахмурился. Раз в несколько десятков лет темные эльфы организовывали рейды на поверхность, чтобы поживиться рабами из близлежащих деревень, только этот не был похож ни на разбойника, ни на разведчика. Уж больно добротные на нем доспехи.

— Надо сообщить Кругу, что проходы в Подземье нужно охранять построже, — проворчал гном, — иначе всякие тут…

Его прервал резкий писк из высоких папоротников неподалеку. Тонкое хныканье переросло в требовательный плач, и у Паррена волосы встали дыбом. Откуда здесь взяться ребенку? Склонившись над травой, друиды увидели аккуратно замотанного в сверток младенца. Открытое круглое личико с темной кожей, крупные красные глаза и редкие белые волосики. Лаусиан остолбенел в нерешительности, однако Паррен, недолго думая, поднял ребенка и принялся укачивать, напевая песенку на родном наречии.

— Что ты делаешь? — прошипел эльф. — Это же дроу!

— Это ребенок, — спокойно ответил гном. — Или хочешь убить его? На! — он протянул хныкающий сверток Иве, и тот в ужасе отшатнулся. Какой бы ни была его ненависть к темным эльфам, но детоубийцей он не был.

— Нет, — покачал головой остроухий, — но