если прищурюсь. — продолжает Хаким.
Хотя он не щурится. Он смотрит прямо сквозь меня.
— Так же как Шимп связал меня с одним человеком из всего списка, так же и я вскоре пробил стену непонимания.
— Это вряд ли совпадение, — фыркаю я. — Было почти невозможно найти кого-то, кто не…
Ох…
Обвинение висит в воздухе как статическое электричество. Хаким ждёт моей защиты.
— Ты думаешь, что Шимп использовал эту ситуацию, чтобы?…
— Использовал, — говорит он, — или придумал.
— Да это безумие. Ты же видел это своими глазами, ты это всё ещё можешь увидеть…
— Я видел только модели в Баке. И ещё пиксели на переборках. Я не надевал костюм, чтобы пойти посмотреть самому. Для такого ведь нужно быть самоубийцей, верно?
Он определённо улыбается.
— Они пытались вломиться, — напоминаю я ему.
— О, я знаю. Что-то стучало в дверь. Я просто не купился на то, что это было построено инопланетянами.
— Ты думаешь, что всё это была какая-то уловка? — Я недоверчиво качаю головой. — У нас будет доступ на поверхность через пару недель. Чёрт, да просто сделай дыру в Фабе прямо сейчас, выползи наружу через один из сервисных туннелей. Посмотри сам.
— Посмотреть на что? На звезду с кормы? — Он пожимает плечами. — Красных гигантов — как грязи. И это не значит, что спецификации этой системы были настолько строгими, как утверждает Шимп. Это не значит, что мы должны были пройти, даже не значит, что мы прошли сквозь звезду.
— Насколько я знаю от Шимпа — продолжает он, — последние сто лет его боты брили корпус лазерами и газорезками. Выжигали шлак, чтобы он выглядел красиво и убедительно. Как раз на случай, если я действительно выскочу посмотреть.
Хаким качает головой.
— Всё, что я знаю, это то, что с самого мятежа в этом углу был только один мешок с мясом, и ему было бы не очень хорошо, если бы с ним никто не поговорил.
— Но вот как продолжать кого-то ненавидеть после того, как тебе спасли жизнь? — с надрывом заканчивает он.
Меня изумляет, как люди мучаются в поисках причин происходящего. Просто для защиты своих драгоценных предубеждений.
— Странность в том, — добавляет Хаким, вполголоса, — что это сработало.
Мне требуется момент для того чтобы это прочувствовать.
— Потому что я не думаю, что ты участвовало в этом, — поясняет он. — Я не думаю, что ты вообще имело представление. Как бы ты смогло?
— Ты даже не целый человек, — продолжает Хаким, — ты просто… переоценённая подпрограмма. А подпрограммы не ставят под сомнение входящую информацию. В твоей голове всплывает мысль, и ты просто предполагаешь, что эта мысль твоя. Ты веришь всему, что говорит тебе это жалкое железо, потому что у тебя нет выбора. Может быть его никогда и не было.
— Как я могу до сих пор ненавидеть тебя за это? — вопрошает он.
Я не отвечаю, поэтому он продолжает:
— Я не могу. Уже не могу. Я могу только…
— Заткнись, бл… — говорю я и поворачиваюсь спиной.
Затем он оставляет меня, окружает меня всеми этими пикселями и картинами, которые он отказался воспринять. Он возвращается в склеп, чтобы присоединиться к своим друзьям. Спящим мертвецам. Слабым звеньям. Все они, все до единого будут срывать задание, имея половину шансов на успех.
Если бы это зависело от меня, никто из них не проснулся бы снова. Но Шимп напоминает мне об очевидном: миссия рассчитана на целые эпохи. Невозможно предвидеть хотя бы часть препятствий, с которыми мы обязательно столкнёмся. Поэтому и существует потребность в гибкости, в мокром небрежном интеллекте, который давно мёртвые инженеры исключили из архитектуры во имя стабильности миссии.
Возможно, впереди миллиарды лет, и всего несколько тысяч мешков с мясом, чтобы справиться с неожиданностями. Нас может просто не хватить на этот срок, но так уж есть.
И всё же, со всем этим хвалёным человеческим интеллектом, Хаким не видит очевидного. Никто из них не может увидеть. Я даже не человек для этих людей. Подпрограмма, говорит он. Доля в чьём-то мозгу.
Но мне не нужна его грёбаная жалость. Он бы понял, если бы задумался над этим чуть дольше, чем на долю секунды.
Если бы он был готов разрыть эту гору неисследованных предположений, которую он называет мировоззрением.
Хотя он этого не сделает. Он отказывается смотреть в зеркало достаточно долго, чтобы увидеть то, что смотрит на него оттуда. Он даже не может отличить мозг от студня, от холодца или мяса.
Шимп ведёт корабль, Шимп строит прыжковые ворота, Шимп управляет жизнеобеспечением. И когда мы пытаемся взять бразды правления своей собственной судьбой, то это Шимп, регулируя процесс, забивает нас, как сваи в скалу.
Соответственно, Шимп находится под контролем. Шимп всегда под контролем. И когда разумы сливаются через высокоскоростной линк в моей голове, то наверняка это механизированость поглощает мясо.
Меня изумляет, что Хаким не видит своего когнитивного заблуждения. Он знает количество синапсов Шимпа так же хорошо, как и я. Но он скорее уступит предрассудкам, чем подсчитает цифры.
Я вовсе не подпрограмма Шимпа.
Шимп — моя подпрограмма.
Перевод на русский: ashed, август 2020
