Глеб Горышин Вторая березовая аллея Рассказ

Третьего июля вечером пенсионер Аникеев узнал о поражении на выборах того, кого он прочил в победители. Аникеев предался унылому ходу мысли, больше нечему было предаться: «Нас победили. Мы проиграли. Мой народ, Россия, сделали выбор. Выбрали нового-старого-Главного человека...» Вспомнилось, что во время выборов у Главного сел голос. Пока его переизбирали, он переутомился. Аникеев подумал, что севший голос может не встать. Тогда что же? Тогда выбрали нового Главного — немого.

Но в вечерней передаче по телевизору вновь избранный Главный пролепетал написанные крупными буквами для него слова: «Спасибо вам... что вы меня... для наших детей и внуков... идти вперед... а не назад...»

Аникееву пришло на ум: «Побежденные должны молчать. Как семена». Он знал, что эти слова принадлежат французскому писателю-летчику Антуану Сент-Экзюпери. Запомнилось с шестидесятых годов. Аникеев сам был шестидесятник. В шестидесятые годы все поголовно читали Антуана Сент-Экзюпери.

«Да, но сколько времени может человек пребывать в состоянии поражения?» — спросил у себя Аникеев. Ему представился путь на Вторую Березовую аллею, в онкологический диспансер, на прием к доктору Горячкову или к другому доктору. «Раком болеют те, у кого подавлена психика. Рак образуется из привычного уныния поражения». Так размышлял Аникеев.

Утром ему предстояло ехать на прием к доктору Горячкову.

Он жил на даче в дачном поселке, снимал у дачного треста комнату и веранду. Половину пенсии Аникеев отдавал за дачу, половина уходила на остальное. Можно было сэкономить, договориться с желудком, желудок довольствовался овсяной кашей. Главным, что придавало Аникееву силы жить, был «геркулес». Члены когда-то бывшей семьи прокармливались сами, на старшего не надеялись: что с него взять?..

Встав пораньше, Аникеев сделал зарядку, побегал по хвойной подстилке под соснами, облился холодной водой из колодца. В нем установилось чувство жизни летнее, с запахом готовых на сено трав, доцветающей персидской сирени, расцветающего жасмина, молодых березовых веников, сосновой, еловой хвои, смолы. В воздухе ощущался мягкий туманец поспевания.

В торговой точке («гриль-баре») против вокзала играла музыка, бунчала: бум-бум-бум. На платформе сидела девушка в белых в полоску брюках. Аникеев прошел мимо девушки, полагая, что она ввела его в круг своего внимания как нерядовую особу, заметную фигуру. Он решительно не знал, что о нем думают нынешние девушки. Девушки не думают, но глядят. Что они в нем видят? Остались воспоминаниям побежденных им девушках — в молодости и среднем возрасте. Казалось, что можно их победить и став стариком. Хотя, пожалуй, это — иллюзия. Да и победы прошлых лет — тоже. Аникеев подумал, что, если быть честным с самим собой, то надо признаться: девушки побеждали его. И пожилые женщины. Он не мог устоять, он им предавался. Всякий раз, после блаженства или фиаско, ему хотелось... уйти под сосны, побыть одному. Да, теперь только это.

Он ехал в поезде, смотрел в окно на березы, сосны, ограды, холмы, кирпичные особняки богатеев. Из чего произошли кирпичи, цинковые кровли, заграничные лимузины, ответа у Аникеева не было. Каи уживутся новые богатеи рядом с обитателями хибар и лачуг? Чертоги отгрохали на родительских сотках: земля пока что не покупалась. Богатство вопило о себе мблагим матом, в соседстве с убогостью пригородного бытования, с грядками картошки у самой железной дороги. «Плохо кончится», — говорил себе Аникеев. Но как и когда, он не знал.

Рядом села пара: юноша, почти отрок, в черной блузе, в бриджах, высоких ботинках, берете с эмблемой, полосатым тельником в вырезе блузы. На правом рукаве нашивка: «Казачья стража». На поясе - о! на поясе целый арсенал: кобура с чем-то стреляющим, какие-то штучки, может быть, бомбочки, Казачий стражник мал ростом, хил, субтилен, по-отрочески не вошел в тело; у него редкие усы, мальчишеское лицо. С ним крупная деваха, мордатая, с намазанными губами, с выпирающими из короткой юбчонки ляжками, обтянутыми блестящими колготками.

В Удельной вышли, пара впереди Аникеева: птенчик в черном, с бомбочками и толстая большая деваха с блестящим задом. «Мальчик выбрал себе подругу не по конституции, — подумал Аникеев. — Да нет, она его выбрала. И что же он стережет, казачий стражник?» Вспомнилось, где-то прочел: казачья стража охраняет порядок в пригородных поездах. «Он меня стережет».

Аникеев спустился в метро, здесь уже начался город. Проходя, проезжая, ступая по городу, он все время внутренне напрягался, вздрагивал, отшатывался, то есть впадал в стресс, откудова путь... ну да, на Вторую Березовую аллею. На огромном панно у входа в метро нарисован мужик с противной нерусской харей, в шляпе с заломленными полями, мотоцикл, какие-то горы. «Курите Мальборо!» Аникеев матерно выругался. На лестнице (он терпеть не мог слова «эскалатор») малый в пятнистых брюках и куртке (выговорить «камуфляж» у него не поворачивался язык) облапил девку, вцепился ей в задницу клешней, целовал взасос. Аникеев подумал: «Свобода, брат, свобода. Страна сделала выбор».

С девушками он целовался в парадных, на лестничных площадках — в укромных местах. Публичное целование на спусках-подъемах в метро казалось ему нерадостным, неискренним, стыдным, как заботы сексуальных меньшинств. И что интересно, и раньше лизались редко, разве что подвыпившая распутная барышня приникнет к своему теленку. Как станут на лестницу («чудесницу») — и давай лобызаться.

По старой привычке Аникеев «клал глаз» на красивых женщин. Все до одной двигали челюстями, жевали. Собственно, нежующих почти не осталось. Аникеев обращался к жующим с внутренним монологом: «Как быстро вас превратили в жвачных животных. А ведь были людьми. Вам хочется как на Западе. На западе жуют хоккеисты и полицейское, да и то больше цветные... Приличные люди на западе не жуют».

В переходе метро стоила девочка с плакатиком: «Помогите Христа ради. Брат в Крестах, родителей нет, на мне маленькие брат и сестра». Аникеев прошел, притормозил. Вернуться? А вдруг девочка — обманщица? И подать-то нечего, бумажка в сто рублей — не деньги. И не подашь, потом изведешься. Шаг дальше — тетя играет на скрипке, маленькая девочка у ее ног с картонной коробкой. Старая бабка в платке, с протянутой рукой. Играет на аккордеоне слепой Женя. Как-то выпив, Аникеев подошел к слепому Жене, попросил: «Можешь сыграть «Карусель» Шахнова?» Женя ответил: «Сейчас жена подаст водки, выпью, сыграю». Жена подала. Женя выпил. Сыграл. Не видя нищенской колготы подземелья, Женя играл для себя, извлекал из инструмента звуки, неслыханной здесь полноты и окраски. Женина