Глеб Горышин И вздох осин при каждом шаге... Записки прошлого лета

12 августа. Сельга. Утром видел в небе двух ястребков (коршунков). Ласточки... Прошлый год, помню, сокрушался: ласточек нет — ласточки нынче есть. Лето сей год раннее, с опережением на две недели, только и говорят: «Уже разрешили брать бруснику». Кто разрешил? Кому? Брусника сама разрешает себя брать: нальется красным соком — бери меня.

Ходили с внуком Ваней на Геную, поймали шесть здоровых окуней. Я их выпотрошил на уху, а внутренности, маленьких окушков понес Алеше с Олей, их кошке с котятами. Окуней оставил на крыльце своей избы. Алешин-Олин пес Мишка (в щенячестве походил на мишку, так и назвали) по рыбному запаху прокрался, всех шестерых окуней заглотил в свою ненасытную собачью утробу. Ладно мы с Ваней еще набрали только что народившихся подосиновиков, малины. Поели жареных грибов с картошкой, попили чаю с малиновым вареньем.

На дворе переменно: и дождь и солнце. На душе у меня препакостно: не избавился от судорог нечеловеческой городской жизни. Первая мысль здесь, в деревне: можно стать человеком. Как? Пока не знаю. Только посредством долгого пребывания в лесах. Здесь мысли приходят простые, как первой необходимости действия. Взошел от Озера на горушку, сквозь строй кипрея, крапивы в твой рост, первое дело — что? Бери косу, выкашивай для себя место в дикой траве. Траву косить — человеческое занятие, не то что в городе сидеть в каком-нибудь «бистро», пить гадкое пойло «фанту», давиться «хот-догом», воображать себя наверху блаженства... Косишь траву, обретаешь в себе человека. И затапливаешь печь, заботишься о пище насущной. А до того еще нужно было проплыть в лодке по Озеру, на веслах, тоже вселяет надежду, находишь в себе человека, забытого в городе, ненужного там, а здесь ты сам себе нужен, за тебя никто не сделает.

Июнь — июль были жаркие, с дождями, в лесу всего народилось. Дачница Галина Алексеевна сказала: «Белые, грибы пошли шестого июля». Не пятого, не четвертого, а шестого. Сегодня двенадцатое августа. Белые грибы оставили по себе кое-где старые ноздреватые горбушки, новые не растут: «Слой прошел». Я опоздал к «слою». Хватит ли грибницы для еще одного «слоя»? Поживем — увидим. Хотя... предположение: «поживем» — становится эфемерным, как простейшее: «хлеб пожуем».

В Корбеничах природный пекарь («отец мой был природный пахарь») Михаил Осипович печение хлеба прекратил. Ищут нового пекаря (пахарь никому не нужен). Найдут ли? Где его взять? Хлеб в Корбеничи иногда завозят из Тихвина — мучнистый, рассыпающийся в руках. Теплого, заквашенного своим пекарем хлебушка нам уже не жевать.

На доме волостной управы (администрации), бывшего сельсовета, нет никакого флага. В каком государстве живем? Есть ли у нас государство?

В нашей деревне новости: умерла Галина Михайловна, жена Валентина Валентиновича, преподаватель высшей математики; все, бывало, шастала по лесам неспешной, мягкой походкой; ягод-грибов найдет — и мне принесет. Я ее отводил в те места, где ягоды и грибы, а после она сама все разнюхала лучше меня. Галина Михайловна была женственная, утонченная и практически отважная особа, с ясным, математическим складом ума. Она умерла от скоротечного рака (ладно, когда он скоро течет). Говорят, Валентин Валентинович сам не свой, сидит и рыдает в городе, в Сельгу не едет, хотя у них с Галиной Михайловной посажен-возделан большой огород.

С Берега пропал Валера Вихров, ну да, тот самый — помните, появлялся в моих записках, наряду со здешним хозяином — Лешим... Валера носился по Чухарии на мотоцикле, грозился дачников извести под корень, два года назад поджигал мою избу. Он был народным мстителем, вепсским моджахедом... Дачница Галина Алексеевна, кандидат в мастера спорта по академической гребле, инструктор туризма всероссийской категории, седовласая дама, уверяет, что у Валеры паранойя, хотя паранойя — болезнь великих мира сего...

Нынче летом Валера с отцом, Василием Егоровичем Вихровым, механиком Пашозерского совхоза, поменяли нижние венцы в избе Гены. Гена работает в Питере на мясокомбинате, не знаю кем, у него есть кавказская сторожевая овчарка Гера, страхолюдного вида, натасканная брать людей за горло. Идешь мимо избы Гены, судорожно сжимаешь в руках камень, палку, рукоятку ножа... Изба была моя, я купил ее у местной вепсской женщины Галины Кукушкиной, в 1984 году, за триста рублей. Документов на куплю-продажу домов тогда не оформляли, я удовольствовался распиской домохозяйки. После, когда разрешили, так и не собрался оформить, по несобранности моей натуры. Галина Кукушкина продала избу второй раз Гене, не знаю, за сколько. Теперь живу в Сельге в избе, купленной вместе со мной моим другом, тоже недооформленной. Ну, ладно, живу и живу; начнешь оформлять свои отношения с социумом, на жизнь и времени не останется.

Все говорят, что Валера Вихров получил от Гены за подведение нижних венцов (работа сделана капитально) полтора миллиона, переехал в лодке на ту сторону Озера — и пропал. Два месяца искали — не нашли никакого следа. Валеру не видели ни в Пашозере, ни в Шугозере, ни в Тихвине. Валера сгинул.

Галина Алексеевна считает, его посадили в тюрьму за какую-нибудь проделку, на что Валера был горазд. Года через три явится. Пока что концы в воду.

Мой друг из Корбеничей Владимир Ильич Жихарев, уволенный с должности коменданта базы отдыха Тихвинского химлесхоза... Приехала комиссия проверять, а комендант в дупель пьяный... Володя мается в Тихвине, звонил корбенйчскому медику Андрею Гребневу, сказал, что взяли в больницу, делали операцию на мочевом пузыре, поделился планами на будущее: берет участок на Ладоге, займется ловом рыбы, то есть рыбу будут ловить другие, а он консультировать. Владимир Идьич Жихарев всегда был великим выдумщиком, как его гениальный тезка. Когда впадал в депрессию, говорил, что убил тринадцать медведей, а в минуты подъема духа —двадцать одного. Бывало, с похмелья — поправиться не на что —жаловался: «Птицы не стало. За весну едва одного глухаря ухайдакал». Поправится, станет самодовольным: «За весну семь глухарей взял. Это моя норма. Больше не надо».

Без Володи Жихарева в Корбеничах у меня нет дружеского приюта (и базы отдыха нет).

Андрей Гребнев построил дом (он сам широкогрудый, как дом, из свежеотесанных сосновых бревен), еще не достроил; строительство дома в наше время, своими руками (Андрей сказал: «При моей зарплате») может затянуться надолго. У дома участок в тридцать соток. Андрей сказал: «Совхоз дышит на ладан. Большинство наших землевладельцев — пенсионеры. Руками здешнюю землю не вскопаешь, нужен трактор или лошадь. А где взять?» Андрей сказал, что придет в Нюрговичи