распорядился тот.

...Снегопад, кругом тихо, покойно. Гринько умышленно вышел несколько пораньше, чтобы, не спеша, переправиться к дороге и вовремя успеть к подходу лошади. Он ловко взобрался по жердине на оголившееся от снега дерево, чтобы не оставить следов рядом с лазом, и подал знак Дмитру.

И тут зло взяло связного Сороку. «Трус ты,— мысленно закричал он вслед Гринько,— а еще Зубром называешься. И зачем я тебе об этих войсках рассказал? Вот ты чего испугался, как бы сюда не нагрянули... У-у, так бы и всадил пулю в твою бычью шею!»

3

Самолет качнулся, пошел на снижение. Генерал-майор Поперека, посмотрев в иллюминатор, сказал вдруг;

— Зима дает отдых и возвращает молодость!

И на вопросительный взгляд Киричука добавил:

— А для бандитов в схронах зима губительна, после нее они как истощавшие вконец клопы. Однако с двухтрех заходов их не изведешь...

Вон о чем он, Михаил Степанович, понял Киричук, несколько удивившись тому, что заместитель министра госбезопасности республики определенно не знает, с какого захода можно окончательно покончить с оуновцами. Так он и сказал Попереке.

— Прыткий какой! — отозвался тот.— Не возражаю, если конкретно скажешь, сколько тебе нужно сделать заходов, чтобы доложить, что с оуновскими бандами в Волынской области покончено.— И тут же перешел на официальный тон: — Ориентирую на борьбу серьезную.

...Между тем из приземлившегося самолета выбросили металлическую лесенку, и первым по ней, пригибаясь, сошел могуче сложенный Поперека. Следом за ним появился Киричук. Высокий, подтянутый, он легко спрыгнул на землю, устремился навстречу начальнику управления МГБ по Волынской области Исаенко.

— Получается, Иван Афанасьевич, что я не только поддержал просьбу назначить прежнего твоего сослуживца подполковника Киричука заместителем начальника управления, но и самолично доставил его,— улыбнулся Поперека.— Однако не будем терять времени. Нужно потолковать об обстановке и наших задачах перед открытием «черной тропы» оуновцев, когда сойдет снег с полей и они активизируют свои действия. Едем к вам скорее...

— Мы уже опередили бандитов, погромили их немного,— продолжил разговор Исаенко уже у себя в кабинете.

— Вот-вот, немного,— прервал его Поперека.— Нельзя по сомнительным данным бросать силы на прочесывание леса, чтобы в результате натолкнуться на несколько затаившихся бандитов. Прежде всего нужно использовать оперативные возможности; а уж по ходу дела, если возникнет необходимость, применить прочесывание. На народ следует крепче опираться! Население давно поняло, что из себя представляют украинские националисты, узнало их, как пособников и верных холуев гитлеровских оккупантов, как палачей. Мы должны нанести решительный удар по бандоподполью, вернее, его остаткам на Волыни. Предстоит оперативно установить действующих проводников — как они именуют главарей бандитских групп, Дислокацию и численность банд, выявить связных, эсбистов, ведающих у них службой безопасности, и добиться, как этого требует партия, полной ликвидации оуновского бандитизма. Здесь надо на все сто с гарантией разработать операцию и сыграть «с кровью без крови, истерику без слез»,— машинально произнес Михаил Степанович Поперека поговорку давнего своего друга-чекиста и вдруг воскликнул:

— Постойте, постойте! Так это же Антон Сухарь голос подает, в привычное ему дело просится. Как же это я не вспомнил его сразу? Вот кто для этой цели может подойти. Хотя вы, я уверен, и здесь найдете толковых работников, способных справиться с таким сложным делом, но все-таки... Закажи-ка, Иван Афанасьевич, по срочному Полтаву, пусть позовут к аппарату капитана Сухаря.

Исаенко снял телефонную трубку.

А Михаилу Степановичу уже не сиделось. Заложив руки за спину, он грузно шагал по кабинету, рассказывая:

— Мы с Антоном Тимофеевичем перед войной такую чистую операцию внедрения провели, что он чуть ли не вплотную приблизился к верхушке ОУН. Его уже послали учиться в немецкую разведшколу под Грубешовом в Польше, да война сбила планы. Не слишком громких, но приметных удач добился тогда Сухарь.

Киричук вставил:

— Выходит, представляется возможность, имея опыт и, так сказать, оуновское прошлое, проникнуть к бандитским верхам.

Раздался глухой сигнал телефонного аппарата. Генерал снял трубку, густо произнес:

— Здравствуй, капитан! Узнал, что ли? Почему у тебя голос сиплый? Я же говорил, береги горло, а то сердце расшатаешь этой ангиной. Тебе ведь на новом месте работы с нею никак нельзя. Как, на каком новом? Я разве не сказал? Вольноопределяющимся хочу тебя сделать. Не возражаешь? Ты не забыл школу абвера под Грубешовом? В ряды «самостийников» надо вернуться. На верхотуру твой выход. Через три дня жду в Киеве. Работать начнешь на территории Волынской области. Больше ничего не скажу, потому что операцию надо еще разработать. Вместе над ней поразмышляем, у нас так надежнее выходит. Правильно говорю? Кстати, твой дядька лесник жив? Он все там же работает? Сухарь его фамилия, не ошибаюсь? Да, встречался я с ним... Ну вот, Антон Тимофеевич, опять мы с тобой на прежние довоенные места шагнем. До скорой встречи!

4

Неказистая лохмоногая лошаденка без понукания бежала довольно шустро, как будто понимала, что тем, кто в санях, оставаться на виду не безопасно.

Яростно ненавидел Гринько Советскую власть, которая лишила его мельницы да пяти гектаров земли, на которых сезонно работало полдюжины батраков.

Назначение надрайонным проводником — главарем банд в прилуцкой округе — еще усугубило эту ненависть оуновца. Гринько сразу же сменил былую кличку Волкодав на Зубр, вложив в последнюю определенный смысл.

Поглядывая на засыпанную снегом дорогу в Садовском лесу, он с успокоением думал о том, что скоро окажется в теплом жилье. Хорошо бы еще отведать наваристого борща, который умела готовить Явдоха, жена Яшки Бибы, Сморчка, под домом которого на окраине города — просторный схрон для крайнего случая.

Гринько поймал себя на мысли, что о чем бы он не думал, каждый раз на его пути вставала Мария Сорочинская, Артистка.

Подъехав к окраине Луцка, Гринько вдруг спрыгнул с саней, пошел рядом.

— Слазь-ка и ты, Дмитро-мурло,— бросил он,— сейчас у развилки свернем, так неприметней будет. А ты возвращайся,— махнул вознице.

Парень стеганул коня, и вскоре стихли и легкий храп лошади, и скрип полозьев. Только слышались торопливые шаги двоих, входящих в город.

Гринько теперь занимало одно: дома ли Яшка с Явдохой и все ли у них ладно? Об этом узнает охранник, а сам он переждет за сараем в