соседнем дворе.

Дмитро же будто пробудился от обидного обращения «Дмитро-мурло», напомнившем ему неприятные моменты в отношениях с хозяином. Семнадцатилетним пошел он в батраки к старшему Гринько. В тот год и обозвал Иван Гринько нового работника мурлом. Сразу же невзлюбив парня за то, что тот был и ростом повыше, и на лицо попривлекательнее. А мурло и рыло больше подходили хозяйскому сыну, этому кривоногому недоростку с глубоко запавшими глазами, а сейчас еще обросшему и немытому.

Дмитро никогда политикой не интересовался. Жил одной заботой: как помочь парализованной матеря. И когда та умерла, Иван Гринько одолжил денег на похороны, окончательно привязав к себе бывшего батрака. Хозяин без стеснения называл его холуем, зная, что Дмитро стерпит. И тот терпел, полагая, что деваться ему некуда: либо смерть, либо тюрьма. А душа противилась и тому, и другому. Поэтому любое приказание главаря выполнял с услужливым рвением, как и Алекса, насильно уведенный Зубром в лес.

Вот и сейчас, когда тот сказал: «Иди к Яшкиному дому, если все в порядке, мигни светом в окне», бросился исполнять поручение.

Уйдя к сараям и оглядевшись, Гринько с сонным видом таращил запавшие глаза на кухонное окно, только на скулах вздрагивали тугие желваки.

Свет в кухонном окне все не мигал.- Но вдруг на крыльцо вышел худенький, с трудом узнаваемый в темноте Яшка, спустился к уложенным в штабель у сарая дровам и тихо сказал в. темноту:

— Я готов, пошли в хату.

Явдоха, увидев Зубра, всплеснула руками, что должно было означать: слава богу, живой, и я рада, будь как дома. Накрывая на стол, она словно плыла по комнате и была похожа на крупную свеклу хвостиком кверху — собранные на темени в узел волосы торчали кисточкой.

— Яков Фролыч, присядь-ка возле,— за руку притянул к себе хозяина Гринько и, взяв из его рук граненый штоф, налил три рюмки. Никому не предлагая, выплеснул из одной самогонку себе в рот, забил его ржаным хлебом, с нетерпением изголодавшегося начал жевать.

— Все ли ладно? — спросил, наконец. Потом, заметив, что Яшка и Дмитро не решаются взяться за рюмки, предложил, как приказал: — Пейте, чего скривомордились.

— Происшествиев особых нет, но и чтобы все ладно, не скажешь,— подцепив корявыми пальцами кусок огурца из тарелки, начал вступительную информацию Яшка Биба. Он всегда говорил обобщенно противоречиво, даже если все обстояло благополучно. К примеру, связной сходил, куда надо, передал, что надо, принял для вручения информацию, вернулся и отдал «грипс», из чего следовало, что задание выполнено. Яшка же вместо двух ясных слов подпустит боязливого туманцу, простое дело превратит чуть ли не в происшествие с геройским исходом.

Зная эту слабость Бибы, Гринько спешно спросил:

— Какие же «не особые происшествия» и что «не ладно»? Ты конкретнее давай, не тяни.

— Ну где же ладно, когда Артистка на базаре бабу побила, а ее мужику двухведерную кадку с остатками капусты на голову напялила.

— Может, за дело? — слегка улыбнулся Зубр, но поправился: — Незачем, конечно, к себе внимание привлекать! Ну а мужик что?

— Милицейскую свистульку в зубы и давай свиристеть, на подмогу звать.

— Совсем плохо,— хмурясь, круто качнул головой Гринько.

— Это еще не совсем погано,— подзадорил Яков.— Марья, то есть Артистка, ну так и есть артистка заслуженна, такую спектаклю разыграла на людях, за нее боязно. Куда умная дура полезла, сидела бы себе в тенечке. Серьезным делом порученным орудует, к чему ей эта физзарядка?

— Что за спектакль, куда ты разговор уводишь? — одернул Гринько.

Биба выпучил глаза — чего тут непонятного? — ответил:

—- Свисток вырвала у мужика, уцепила верзилу за отвороты шинели да так рванула вниз, двумя полосами разодрала края бортов донизу. Тут два милиционера прибежали, обхватить Марью хотели, сдержать, но не можут, она одному локтем в грудь, тот кубарем... Народ хохочет, потехой исходит, сгрудился, тут Марья-то и утекла. Вот чего ей теперь за это дело будет?

—  Ничего не будет,— зло бросил Гринько.— На вид себя выставила. Сова в городе?

—- Тут он, под тобой, в схроне. Позвать, что ли? — поднялся Биба.

— Сам спущусь к нему,— усадил того на табурет Гринько. Он обрадовался, что сможет повидать своего эсбиста Сову и узнать от него побольше информации. Выпив, еще рюмку, приказал Якову:

— Артистку мне до завтрашнего утра доставь. Да чтоб без ее Миколы, пусть не болтается тут возле дома. Сам присмотришь. А теперь проводи нас с Дмитром в подпол.

...Просторный схрон под сенями и сараем Бибы Гринько считал самым уютным. Сюда затащили даже кровать. А главное, тут имелась отличная вентиляция одним каналом в угол сарая, а другим — пошире — в колодец: проход на случай опасности. Ну и, конечно, лаз — вход из сеней, надежно скрытый, снабженный лестницей.

«Тут, пожалуй, и Марья пролезет»,— подумал Гринько.

Яков зажег семилинейную лампу, и Гринько увидел на койке спящего в телогрейке и сапогах Сову. На столе стояла бутылка с остатком самогонки.

— Нажрался, скот... Зачем, Яков, дал? — напустился надрайонный на Бибу.

— Так Сова же с собой принес, бутылка не моя,— оправдывался тот, раскрывая шкафчик.— Моя вот, немецкая, пузатая, это энзэ, я ему так и сказал, неприкосновенный запас.

— Отчего же в ней половпна? — затормошил спящего Гринько.

Эсбист вскочил с постели лохматый, большелобый, со сплющенным кривым носом и неестественно узким, будто в насмешку срезанным подбородком.

— А-а?! — дико рыгнул он, утер ладонью губы и так довольно ощерился, узнав Зубра, что, казалось, готов был броситься в объятия. Да вовремя успел сообразить, что от него разит перегаром. А потому только сделал приглашающий жест присесть, простуженно говоря:

— Надо же?! Не думал, не гадал. Друже Зубр! Вовремя! Как же вы вовремя! Голова кругом идет...

— Пить надо меньше,— жестко бросил Гринько, присаживаясь на короткую лавку.— Тебя же голыми руками бери.

— Учту, виноват...— покаялся эсбист.— Простудился, решил полечиться.

— Я так и подумал, друже Сова,— примирительно заключил Гринько и все же предостерег: — Повторов избегай, не допущу я, чтобы моего знающего помощника потрошили чекисты.

— Резон есть,— согласился тот.

— Сверху не слышно чернотропных указаний? — поинтересовался Гринько.

— Артистку попытайте, через нее ведь связь к краевому проводнику,— тонко хихикнул эсбист, добавив: — Может, у нее с Хмурым поближе контакт.

— Ты мне это брось! — возмутился Гринько, но тут же заинтересованно спросил: — Что-нибудь известно тебе?

— Ни-и, шуткую,— замахал руками Сова, поняв, что сболтнул не просто лишнее, но и опасное для