на пересдачу.

  Чудила этот Спасокукоцкий - смотрит так воровато, запуганно, от больных шарахается. Увидел деда столетнего, высохшего, на костылях, - аж споткнулся, потом как припустил - чуть не бегом по лестнице! Из последних сил стараюсь не засмеяться.

  А вот и папина палата. Опять-таки, никак не запомню ни расположения коек, ни папиных соседей, вечно теряюсь, как в первый раз. Сегодня папа почему-то один, хотя нет - на кровати у стены, похоже, кто-то спит, завернувшись в одеяло, а так - больше никого, только папа. На тумбочке - груда книг, папки какие-то, наверно, Спасокукоцкий приволок курсовые на проверку. Отец читает! Хоть бы раз репертуар сменил, честное слово.

  -Здорова-а! - ору чуть не в самое ухо.

  -Ну, хоть ты здорова, и то хлеб! - снимает очки и улыбается.

  -Как жизнь?

  -А что мне? Считай - лишний отпуск, кормят неплохо, вчера вот борщ давали...

  Это камни в наш с мамой огород - готовить мы не умеем, питаемся дома обычно чем бог пошлет: то пельменями, то сосисками. Папа часто ругает нас, говорит, что желудок из-за этого испортит...Только с желудком у него все в порядке, а вот в легких - рак, хоть он и не курил никогда, только в институте, пока на маме не женился.

  - Как твоё лечение, что доктор говорит? - дурацкий вопрос: как будто доктор больному правду скажет!

  -Химиотерапию легко переношу. Это женщинам тяжело - волосы выпадают, красота теряется, а я уже который год лысый, как колено, мне то что!

  Папа храбрится. Но голос у него усталый, лицо осунулось, посерело...Под цвет больничным простыням и пододеяльникам.

  -Как успехи твои, дитя кандидата филологических наук?

  -Романовна тебя в школу вызывает...- строю виноватую гримасу.

  Тихо смеется.

  -Вчера к Николай Палычу, что у окошка лежит, жена приезжала из деревни, м-м-м, как там, Залядье, кажется, так вот она села у его кровати и полчаса без перерыва тараторила: 'А стена в хлеву покосилась, а бурая свинья заболела, а младший из школы двойку принес...', он только вставлял иногда: 'Приеду - починю, приеду - к ветеринару отвезу, приеду - за уши надеру... ' . А сам - еле-еле душа в теле...Но держится - молодец! Сломит болезнь!

  -Правильно! Вот ты мне возьми - и уши надери!

  -Большая ты уже - уши драть, раньше надо было! Такие, как ты, ну на пару лет старше, уж и мамами становятся! Вон Мишу, это тот молоденький, кареглазый, - неужели не заметила?- недавно его невеста посетила. Девочка совсем, на тебя похожа, только повыше чуть-чуть, а живот уже - пятый месяц, а то и больше... Мишка сам ребенок еще, так смеялся, ухом к ее животу прижимался...Смешные они...Хоть бы парню дожить сына своего увидеть...

  -А что - так плохо?

  -Безнадежно. Хуже даже, чем у Николай Палыча... Пару месяцев - и то нет гарантии...Знаешь, я тогда даже подумал: пусть бы Бог или судьба или кто там еще отнял у меня от жизни это время и прибавил Мишке, чтоб дожил он, посмотрел, порадовался...Я ведь так радовался, когда ты на свет появилась, смешная такая была...как ползать училась, ходить, говорить...Причем говорить начала со лжи - ткнула в меня пальчиком и сказала: ма-ма!

  -И ты называл меня врушкой!

  Сентиментальность - это симптом болезни или побочный эффект лекарств? В самой едкой грусти всегда есть что-то смешное...И мне было почти смешно видеть своего папу таким... Почти - потому что вообще было больно.

  -А что там мама?

  Так, началось...Только не показывать своих сомнений...

  -Занята очень, работа...

  Смотрит в глаза и улыбается:

  -Врушка!

  -Ты что! - догадался??? Как? Откуда? О чем?

  -Я несколько лет назад в чьих-то мемуарах прочел о том, как умирала жена Рокфеллера, не помню уж точно, какого именно из Рокфеллеров, стерлось имя. Так вот, находясь на смертном одре, она попросила принести ее любимое платье. Умирая, женщина так вцепилась в эту тряпку, что пришлось отрезать кусочки ткани - мертвые руки не смогли разжать. - взгляд у отца становится туманным, как всегда в те моменты, когда он погружается в свои мысли. Он говорит, обращаясь к какому-то невидимому слушателю. Или к себе самому? Не знаю. - Меня этот случай позабавил. А вот недавно, в бессонницу, мне вдруг приходит в голову: когда станет совсем плохо, когда почувствую смерть, позвать вас - тебя и маму - самых дорогих, самых родных мне людей - взять вас за руки...и не отпускать, не смотря ни на что... А потом я вспомнил про эту... - многим ли я буду лучше ее? Любя, всегда даешь свободу...

  Господи, что ж он несет, а? Как же так можно? Ведь нас же нельзя отпускать...Потому что...

  -Па, что ты за шарманку завел, ей-Богу, ну, причем тут смерть, а? Причем тут эта дура со своим платьем? Мама зайдет скоро. Ей, может, предложат в театре играть...

  -Снежную королеву...

  -Да, ей бы подошло...

  -Меня уже выпишут скоро...Я уж и по студентам соскучился...

  -Они тебя и здесь достать успели, как я погляжу!

  И еще долго говорим о всякой ерунде.

  Выйдя на улицу, неожиданно вспоминаю лицо Спасокукоцкого в тот момент, когда он столкнулся с тем дедом, - и смех дикой лавиной вырывается наружу, до боли раздирая глотку.

  ***

  Бывает на душе так гадко, противно, больно, точно дерет что-то по сердцу, говорят - 'кошки на душе скребут'. Кошки - самые отвратительные существа на свете. У нас в подвале их около десятка живет, это точно. Старухи придурошные их пораскармливали так, что эти твари чуть не лопают от жира. Разлягутся на ступеньках, наглые сытые морды, и еще мурлычут, когда мимо проходишь - пожрать выпрашивают. Вся лестница ими провоняла. Как-то раз, еще в том году , в восьмом классе, спускаюсь я вниз с мусорным ведром и слышу шум какой-то в подъезде, голоса - наше местное хулиганье, выродки малолетние, зуб даю. Услышали шаги на лестнице - испугались, только дверь бахнула. Я в подъезд захожу: ...вашу ж мать! В петле (они веревку