Что-то хрустнуло? Задерживаю дыхание. Кто-то крадется? Одинокий бомж? Маньяк-некрофил? Вот сейчас трахнет меня прямо здесь, на могиле моего дражайшего папочки, а потом глотку перережет...Хотя нет, если это некрофил, вначале глотку...Я представляю себя в луже крови, волосы растрепаны...припорошена снегом...Красный цвет сделает картину настоящим шедевром. Впрочем, пока меня найдут, тут и сгнить недолго. Не думаю, что моя пресветлая матушка станет меня искать. Она и раньше-то не особо беспокоилась, когда я пропадала черт знает где, а теперь, без папули, вплотную займется своей личной жизнью, не до меня...Плевать ей...
А кому я еще нужна? Не классухе же! Романовна за своими тетрадями света божьего не видит, в классе нас - тридцать три богатыря и богатырши, а ей роль дядьки Черномора не катит совсем...А еще дома муж, дети некормленые...Нет, ей тоже плевать... Хотя и плюнуть, наверно, некогда...
Ирка остается, подруга дней моих суровых...Даже не позвонила, с тех пор как я в школу перестала ходить, не поинтересовалась. Когда ж ей, надо ж с Максом 'Кама сутру' изучить! Да еще и не залететь умудриться! Тут не до Женьки с ее проблемами...Плевать ей на Женьку!
За ворот куртки падает что-то мокрое, холодное - не то снег, не то дождь...Даже небу на меня плевать...
Смотрю в него - в мутное зимнее небо, смотрю и не чувствую на себе ответного взгляда. Ни злого, ни доброго, ни равнодушного...Никакого.
Когда умирает Бог, что остается делать дьяволу?
Становиться на Его место.
Надо идти домой.
Я поднимаюсь и, сделав несколько шагов, спотыкаюсь: развязались шнурки. Эти новые ботинки - высокие, туго облегающие щиколотку, с длинными, с бесконечными шнурками... Пытаюсь завязать их, но окоченевшие пальцы никак не слушаются.
***
Разучилась считать. Сколько раз я ходила этой дорогой? Сколько раз за эту зиму, поистине бесконечную зиму, я проходила по этой улице, мимо этих покосившихся старых домов...И вот иду сегодня. Улица удивлена, смотрит растерянно: чего тебе? А мне, мне ничего...Я просто так...
Как быстро темнеет зимой! Только пять вечера, а в домах уже горит свет...Снег такой белый, светится в темноте, печальным фосфорическим светом, светится холодом...
Сугробы по краям дороги, подернутые льдом лужи...Мои ботинки - осенние ботинки - шаг за шагом: хруп-хруп-хруп! -морозец...Мама что-то говорила, должно быть, хотела заставить меня одеться теплее, только я не понимала ее слов - каждый раз, когда приоткрывались ее намазанные фиолетовой помадой губы, мне слышалось одно и то же: 'Черная роза - эмблема печали, красная роза...'. Дальше я зажимала уши и уходила.
Платье стало таким родным, что, кажется, срослось с телом. Волосы кутают, греют...Ничего, не заболела пока.
Сегодня не нужно таиться - мама осталась дома, не пойдет к нему - мигрень... Раньше было смешно - красться за ней, бояться, как бы не заметила, прятаться в глухих переулках...Бежать по следу, как собака, сгорая от ненависти и любопытства. Теперь мамины похождения мне безразличны. Теперь я иду одна, как...не знаю кто...как Джульетта к своему Ромео.
Здравствуй! Я стою на противоположной стороне улицы, смотрю в твои желтые окна и улыбаюсь...Тебя еще больше засыпало снегом - такая тяжелая, белая шапка на крыше и сугроб внизу до самых глаз. А глаза такие же, как всегда, - горячие-горячие, добрые-добрые. Большое желтое тепло спряталось внутри, сжалось в комок, притаилось и смотрит на меня. Я верю: если бы ты захотел, глубоко вздохнул, выпрямился, расправил крылья - не осталось бы следа от снега ни на твоей крыше, ни в нашем городе, ни во всем мире...Есть добро настолько доброе, что жалеет зло, позволяя ему существовать. Поэтому есть я... Чем темнее небо, тем теплее ты глядишь на меня. Пока я здесь, мне не холодно. Это потом, по дороге домой, я буду дрожать и стучать зубами. Тогда будет зима. Когда ты рядом, я - в лете...
Старое дерево по-прежнему ревнует тебя ко мне. Нервно тянет свои кривые ветки, пытаясь тебя обнять...Ты даешь ему на себя опереться, поддерживаешь этого жалкого инвалида, которому давно уже место в твоей печи...
Хозяин не очень-то заботиться о тебе, старина. Хотя таким, именно таким ты и должен быть, мой снежный дом, - старым, слабым и самым прекрасным на свете: деревянные ребра давно не крашены (какого они были раньше цвета?), ставня на одном окне почти отвалилась, забор рядом покосился. Калитка - блямс! Это твой хозяин...мой счастливый соперник...Ему не надо ехать к тебе из другого конца города, мерзнуть на улице, рискуя подхватить грипп...Твой хозяин красив - мама не зря положила на него глаз! - высокий, кудрявый, только очки на носу...Одет, правда, неважнецки - пальто лет тыща, не меньше...
-Девушка! Вы здесь уже час стоите! Вам что-нибудь нужно? Вы кого-то ищете?
Между ним и мной на дороге огромная лужа, затянутая льдом. Хочется топнуть ногой, пробить ледяную корку, обдать его с ног до головы грязными брызгами, заляпать очки...Истерическим, осипшим от холода голосом кричу:
-Вы влюблены в мою мать, почему же мне нельзя влюбиться в ваш дом?
Пожимает плечами.
-Отчего же нельзя? Можно. Пошли, - протягивает руку.
Господи! Неужели? Можно?... Делаю шаг, и из-под ног слышится зловещий хруст - лед раскалывается, противная холодная вода льется в ботинок...
***
Внутри - хаос. Газовая плита, стол, выцветший диван около него, несколько стульев. Разбросанные тут и там совершенно не к месту предметы - раскрытая книга, наручные часы, шапка-ушанка...Он по-джентельменски помогает мне снять куртку, разуваюсь, с радостью