Граница

САВСАН Повесть

Встреча

Вот и снова я на Памире. Как и в первый раз, много лет назад, Памир взволновал и потряс меня. Но сейчас я будто заново открывал его, точно читал знакомую, давно полюбившуюся книгу. Я видел обновленную землю, новые города и кишлаки, новые сады и поля в широких распадках. И казалось мне, что даже горы, ущелья и долины Памира стали иными, неузнаваемыми, новыми…

Я ездил и ходил по дорогам Памира, которых раньше и в помине не было, и с каким-то новым чувством смотрел на знакомые скалистые хребты-гиганты, горбатые перевалы, изрубленные трещинами обрывы, будто видел их впервые, будто никогда не поднимался на пик Дзержинского, не лазил по отрогам Абгарда и ледникам Федченко, не забирался на хребты Ванча и Рушана, не бродил по мрачным ущельям Бартанга и альпийским лугам Алайской долины.

Поездок у меня на этот раз было множество. Но я предпочитал там, где можно, не ездить, а ходить и как-то раз по Ванчскому ущелью добрался до ледника Федченко. У края сползшей трехкилометровой льдины, закрывшей собою все ущелье, я увидел группу людей.

Сначала мне показалось, что это туристы: их в горах можно встретить часто. Снаряжение у них было явно туристское — походные мешки, котелки, чайники, связанные в тюки брезентовые палатки… Но, подойдя ближе, я понял, что это не простые альпинисты, а геологи. Только у геологов можно увидеть молотки на длинных крепких рукоятках. Да и загар на их лицах был не такой, как у туристов, приезжающих в горы на несколько недель, а прочный, густой, давнишний.

Сгрудившись у края пропасти, они встревоженно заглядывали вниз. Небольшой подъемный треножник с лебедкой прочно упирался лапами в снег на краю расщелины.

Их тревога передалась и мне. Я понял, что произошло что-то страшное. Но, заглянув в пропасть, туда, где в черной глубине исчезал трос, ничего не увидел.

— Что случилось? — осторожно спросил я.

Пожилой мужчина в соломенной шляпе с обвисшими полями резко обернулся ко мне: ввязывается, мол, каждый не в свое дело. Однако, видно, моя военная форма несколько смягчила его раздраженность.

— Человек упал, — глухо сказал он. — Наш товарищ… А вы посмотрите только! Туда и спуститься-то страшно…

Я снова заглянул вниз. Скала высотою чуть ли не в два километра была рассечена до самой подошвы узкой трещиной. Пожилой — он оказался начальником партии — сказал, что упавший — геолог Латыпов — лежит не на дне, а на узкой площадке в нескольких метрах от края пропасти. Стоит ему пошевелиться, и он полетит вниз.

Геологи бились целый час, стараясь вытащить товарища. Это было нелегко. Неровные стены расщелины местами почти соприкасались, а кое-где расходились в стороны на несколько метров, образуя ямы и провалы.

— Как же… Как же это он? — спросил я, чувствуя, как от одного только взгляда в пропасть холодок пробегает по моей спине.

Оказалось, что Латыпов в расщелине на глубине двухсот метров опробовал породу. При подъеме он вдруг попал в узкую трещину. Трос потянули сильнее, и где-то произошел обрыв. Геолог оказался зажатым, как в тисках, в каменных стенах, а когда спустились к нему, он попытался высвободить онемевшую руку и сорвался.

Надо было спешить на выручку Латыпову. Инженер-геолог Рябов спустился в пропасть первым. Его спускали около часа. Три раза поднимали. Не хватало троса. Надставляли. А когда он добрался до Лагыпова, то оказалось, что того невозможно поднять без специальной сетки: он был весь в синяках и нуждался в немедленной помощи на месте. К этому времени из поселка Дальний подоспел врач геологической экспедиции — женщина. Она решила сама спуститься к пострадавшему геологу.

— Она там сейчас, — сказал начальник партии. — Внизу. Будем поднимать. Волейбольную сетку спустили, чтобы Латыпова поднять. Другой нет. Как вы думаете — выдержит?

— Выдержит, — успокоил я его, думая о женщине-враче.

Мое воображение уже нарисовало облик сильной, высокой, мускулистой женщины с волевым и смелым лицом.

Время тянулось медленно. Геологи в напряженном молчании смотрели в расщелину на подрагивающий трос. По неровным каменным стенам черными струйками стекала вода, будто из скалы сочилась нефть.

— Жив ли он? — нервничал начальник партии. — И как их поднять сразу двоих? Не оборвется ли трос?..

Трос трижды дернулся. Это был условный знак — поднимать. Железный вал стал медленно наматывать трос, укладывая его ровными, тугими кольцами. Подъемный станок натужно скрипел и повизгивал. Геологи повскакивали с мест, заволновались. Теперь все зависело от него, от этого угрожающе подрагивающего, натянутого, как струна, витого железного троса, который от чрезмерной перегрузки, казалось, вот-вот лопнет. Трос, как живой, медленно полз вверх, чуть покачиваясь. На лицах людей выступал пот, словно они сами тащили этот груз и им было непомерно тяжело.

Станок остановился: трос дважды дернулся.

— Передвинуть вправо и отпустить немного! — скомандовал начальник, хотя все прекрасно знали эти давно выработанные условные знаки.

Трос стали передвигать вправо, пока он трижды не дернулся.

— Поднимать!

Станок все чаще и чаще останавливался; трос передвигали то вправо, то влево и снова тянули.

— Вот они!

Не знаю, кто это крикнул. Наклонившись, я увидел в расщелине выплывающего из темноты человека, затянутого в сетку, и рядом зеленую косынку. Геологи забегали, заторопились. Я очутился почему-то около подъемного станка и видел только согнутые спины, ноги, ползущий трос и ожидал, что вот-вот появится она, эта женщина-богатырь. Наконец показалась рука, узкая, маленькая, смуглая. Голова, повязанная зеленой косынкой… И вот уже геологи помогают выбраться наверх маленькой, худенькой женщине, похожей на девочку, в синем, забрызганном грязью лыжном костюме.

— Молодчина, Савсан! — пожимает ей руки взволнованный начальник партии.

Савсан! Это имя мне было знакомо. Неужели она? Савсан? Та самая?..

Мне хотелось взглянуть на нее, и я стал пробираться сквозь толпу. Геологи чуть расступились. Кто-то принес носилки, и на них бережно положили Латыпова. Он не двигался. Очевидно, потерял сознание. Голова и руки его были перебинтованы. Женщина поправила повязку на его голове и выпрямилась.

Да, это была она, Савсан. Я чуть не вскрикнул. Савсан! Такая же, как прежде, ничуть не изменилась. Только лицо, тонкое, смуглое и красивое, стало чуть энергичнее… И еще… морщинки…