Над Россией
Бьется сердце политрука.
«Великий»…
«Великий» —
Поэт называет поэта,
Но поздно приходит
Призвание это.
Великий не слышит,
Поскольку не дышит,
А если б услышал,
Ответил бы:
— Тише!
Могильная нас разделяет ограда,
Уже ничего, дорогие, не надо.
Спасибо, но поздно,
Простите, но поздно…
А небо так звездно,
А время так грозно…
У ПАМЯТНИКА СЕРГЕЮ ОРЛОВУ
Навек застыл
Над Белозерском тот,
Кто мальчиком
В жестокую годину
Вел свой пылающий КВ
На дот,
С горящим танком
Слившись воедино.
А мне терзаться,
В памяти храня,
Как трудно жизнь он
«На гражданке» прожил…
Не станет памятником
Для меня
Застенчивый, краснеющий
Сережа!
ЖЕНА ПОЭТА
Виолетта Орлова, Вела —
Так Сергей тебя величал.
Получилось —
Недоглядела,
Навсегда опустел причал.
Налетел ураганный ветер
И поэта навек унес
В океан, что зовется
«смертью»,
А тебя —
В море вдовьих слез.
Быть вдовицею
Не хотела,
Если плакала —
По ночам…
Виолетта Орлова, Вела —
Так Сергей тебя величал:
Не сложила в бессилье руки,
А в работу,
Как в плуг, впряглась.
И в твоем фантазере-внуке
Проступает с поэтом связь.
Прорастают холмы травою,
В наступленье идет весна…
Зря тебя назвала вдовою:
Ты — жена,
Ты — навек жена.
ВЕРОНИКЕ ТУШНОВОЙ
От засухи травы поникли,
Идешь как по теплой золе…
Давно тебя нет, Вероника,
Любимый твой тоже в земле.
Могила затеряна где-то,
Почти что не издано книг —
А все же твой голос поэта
Пульсирует, словно родник.
И люди приходят напиться,
Когда им бывает невмочь…
Листает часы, как страницы,
Горячая южная ночь.
Цикады заходятся в крике…
Какой бы ни выпал маршрут,
Я знаю — меня к Веронике
Все стежки-дорожки ведут.
И ВСТРЕТИЛИСЬ ЖЕНЩИНЫ ЭТИ…
Болгарской поэтессе Е. Багряне, дважды встретившей комету Галлея
Пленительней не было стана,
Победнее не было глаз —
Багряна, Багряна, Багряна
Кометой по жизни неслась.
А в небе насупленном где-то,
Вселенную вызвав на бой,
Другая сияла комета,
Свой шлейф волоча за собой.
Все грады и все деревеньки
Тревогою были полны.
Случилось такое давненько —
До первой великой войны.
И встретились женщины эти —
Комета с Багряной опять.
Ничто не сумело на свете
Свиданию их помешать.
По-прежнему голос Багряны
Звучит через пропасти лет.
Сияние телеэкрана,
Стихов неслабеющий свет.
А в небе насупленном где-то,
Покинув наш дом голубой,
В другое столетье планета
Уносит свой шлейф за собой.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
В Москве, в переулке старинном,
Росла я, не зная тогда,
Что здесь восходила
Марина —
Российского неба звезда.
А после, в гремящей траншее,
Когда полыхала земля,
Не знала, что хрупкую шею
Тугая стянула петля.
Не знала, что вновь из тумана
Взойдет, и уже навсегда,
Сгоревшая жутко и странно
Российского неба звезда.
КРАСНАЯ ПАХРА
Есть такой поселок —
Красная Пахра.
Там стучат машинки
С самого утра —
«Уголек» не просто
Выдать «на-гора»…
А «шахтеры» — впрочем,
Их зовут «писатели» —
Жизнь свою на эту
«До́бычу» потратили.
Тронешь чье-то сердце —
Сердце отзовется,
А иначе сгинешь,
Как бадья в колодце.
«Уголек» не просто
Выдать «на-гора»…
Только страшно стало
Мне в Пахре вчера.
Шла я по аллеям,
Где мне все знакомо,
Там, где в каждой даче
Я была как дома.
Где Твардовский?
Нет его.
Симонова нет.
В Лете
Антокольского затерялся след.
Где Кирсанов?
Трифонов?
Где Роман Кармен?
А закат над лесом —
Словно кровь из вен.
И «аборигенам»
В эти вечера
Призрачною кажется
Красная Пахра…
СТАРЫЙ ПОЭТ
Не рвался
На высокие трибуны
И не мечтал
Блистать за рубежом.
Нет, не завидовал
Модерным, юным
Он — скромной гордостью
Вооружен,
Страдал.
Писал,
Не требуя награды,
За строчкой строчку.
Трудно. Не спеша.
В тени…
В нем билось
Сердце Ленинграда,
В нем трепетала
Питера душа.
Он помнил —
Пушкин,
Достоевский,
Ленин
Дышали белым маревом Невы…
Седой поэт,
Застенчивости пленник,
Идет, не поднимая головы.
В президиум
В последний ряд садится,
Потупив близорукие глаза.
И освещаются невольно лица,
И благодарно замирает зал,
Когда поэт выходит на трибуну,
Когда берет, робея, микрофон,
И далеко запрятанные струны
Невольно в душах задевает он.
Мы снова верим,
Что в наш век жестокий,
Который всяким сантиментам чужд,
Еще становятся бинтами строки
Для раненых, для обожженных душ.