оно глубоко под землей. Все боятся его повелителя — Всадника Рота, пытаются задобрить: дарят ему коней и ставят свечи в окнах, как раз дни несчастья выпадают на ваше Рождество.

— Правда? Я думал, свечи в окнах по-другому поверью горят: приманивают счастья в Рождество.

Каюр засмеялся сухим шуршащим звуком, словно кто-то тер друг об друга сухими костями.

— Счастье? Приманивают? Да ты шутишь! Свечи отпугивают нхо. И плохо будет тому, кто не зажжёт свечи! У Рота есть озеро. В нем находятся невостребованные души людей, умерших от болезней или заблудившихся во тьме. Души, которые надо спасти. И помочь отправиться на верх в другие светлые миры. Спасти их должен шаман, человек, которому дана способность пройти в мир мертвых. Если он души не спасает, то они начинают дичать, превращаясь в злобных тварей. Беда, что шаманов сейчас стало очень мало, поэтому диких душ много. Подчиняются все нхо только одного богу — Роте. Все остальные для них пища. Доступная еда становится только один раз в году и горя тем, у кого на окнах не горят свечи.

«С ума сошел старик!» — подумал я. И вдруг вспомнил нашего земского врача Ерошкина, который был больший сторонник науки и борец со всякой метафизикой. Он пропал году полтора назад. Ушел на лыжах в тундру и не вернулся. Замерз, поди, где…

— Как души едят людей?! Изнутри, как совесть? Терзают? Мучают тревожными воспоминаниями?

Каюр прикрикнул на собак и те понеслись вперед, набирая скорость.

— Нет. Не, как совесть, — недовольно сказал он. — Так едят. С костями. Только давятся от них сильно и болеют потом. Больше всего они глаза любят. В глазах костей нет. Облизывают их долго, а затем за раз щелкают на зубах.

«Куда он так несет? И так его старые нарты того и гляди развалятся».

— Не слушаешь меня со всем!

— Слушаю…

— Дикие души превращаются в двухметровых тварей, хвостатых, с щипами по голове и вдоль хребту. Нхо мало походят на людей и на животных. Двигает их злоба и постоянный голод.

— Ты случайно не шаман? — неожиданно спросил каюр.

— Нет.

Он опять засмеялся своим мерзким смехом.

«Вот же попался погонщик», — с тоской подумал я, — «скорее бы уж добраться».

— Пошутил я. Видно, что не шаман. А кто ты?

Я искренне растерялся.

— Не знаю. Честно. Всё время пытаюсь ответить на этот вопрос.

— А, ты не опасный ли случаем попутчик? А что тебе нужно в Медвежьем погосте?

— Да-а, нужно, — неуверенно начал я.

И вдруг вздрогнул.

«Откуда он знает, что именно это я хотел сказать?»

Ведь на ум приходило только одно это название.

— В Медвежий? — переспросил я еще больше растерявшись.

Но каюр уже не слушал меня.

— Теперь ты шутишь? В Медвежий погост? — продолжал он.

Я набрался решимости и спросил:

— Что тебя удивило?

— Так нет его. Давно уже, — каюр затянулся трубкой и красные искры снова порхнули в небо кровавым облаком. Закружили хороводом. — Жили там люди древние, в вежах. Свечей не жгли. Жалели и берегли. Сожрали их дикие под частую. Ночью, когда все спали, пришли и…

Каюр медленно повернулся ко мне.

Я оцепенел от ужаса и страха — на меня смотрели черные глазницы пустого с редкими зубами черепа, клочки истлевшей кожи прилипшими черными листьями трепыхались и ссыпались на меня. Трубка, зажатая в редкозубых челюстях, горела адским пламенем. Удушающий запах серы обволакивал меня и лишал воли. Иссохший мертвец смеялся скрипучим смехом и длинные клочки седых волос развевались на ветру, трепеща в нескольких пядях от моего лица. Я чувствовал тошнотворный запах гниения.

Внезапно все вокруг потемнело, до черноты лишь красная Луна ореолом освещала мертвую голову. Мне никогда еще в жизни не было так страшно. Казалось сердце остановилось.

— Я покажу тебе кое-что, что ты не знаешь, — зловеще прошептал он, приблизившись так, что запах тлена стал просто невыносим.

— А-а-а-а… — закричал он.

Череп широко разинул, свою беззубую пасть, как огромную бездну, в которую провалилась трубка, рассыпающая мне красную дорожку из раскаленных углей… и я испуганный и плачущий, провалился в эту черную пропасть.

…Голоден. Как же я голоден. Еда! Я поднял тяжелую голову, переставая прятаться в снегу, не в силах больше терпеть голод. Чувствую, как растаявший снег стекает по горлу, захватывая по пути, слюни и вытягивая все в длинные нити. Сильное чувство толкало меня вперед, запрещая таиться. Еда была рядом. Я чувствовал ее волнительные запахи. Глупая еда! Яства манили к себе и просились в рот. Обещали лакомые кусочки, хрустящие косточки и нежные глаза. И главное… эти восхитительные крики. От них я схожу с ума. Огромные слюни стали падать в снег, протыкая в нем ровные дырки до самой мерзлой земли.

Пора атаковать. Пока не съели всю еду. Словно услышав мой призыв. Справа, так же осторожно, как и я медленно вырос из снега еще один сугроб. Я предостерегающе заворчал. Снег перестал сыпаться с холмика и, когда я уже успокоился, потеряв бдительность, из лежанки стремительно вылезло чудовище. Наклонив шипастую голову, задрав к небу мощный хвост оно с ходу попыталось протаранить мой бок и нанести как можно больше увечья. Убийца!

Я инстинктивно повел лапой, отбросив нападавшего.

Получив увесистый удар в голову, мой противник отлетел метра на три, а я с удовольствием и с восторгом посмотрел на свою лапу, такой только каналы копать или болота черпать — хороша! В такую много еды уместится! Мой товарищ-неудачник скуля и плача уполз в темноту, волоча за собой ноги.

Догнать и убить его! Пока он не съел мою вкусную, нежную, сладчайшую еду! Мысль меня заполнила всего без остатка. И я простонав рванул вперед. Лапы остервенело заработали и я вылетел из снега, оставляя за собой глубокую канаву с осыпающимся в нее снегом. Ужас еды тек по мёрзлой земле тонким приятным ароматом, щекоча ноздри. Я втягивал его в ноздри и урчал.

О! Эта вкусная еда!

Преследуемая еда, которая дразнилась, от меня убегая, тихо и сладостно плакала, прося, умоляя ее съесть.

Конечно, я съем тебя. Потерпи. Уже скоро.

Деревья внезапно расступились передо мной, открывая ровную утоптанную площадку. По середине высилось конусообразное хранилище — там еда, там наслаждение. Я замер, и чуть завывая, размазал слюни, встряхивая их в темноту. В ответ раздался жалкий плач. Хорошо, как хорошо…

В кладовой еда специально росла для меня, готовило мне куски пожирнее, лелеяло нежное мясо. Чужая забота трогала. И вызывала урчание в животе. Так ведь и захлебнуться можно! Что говорил хозяин? Все что со горящей свечой — его, все что без свечи — ничье. Строгие правила. Я встал на носочки и потянулся к небу. И слегка прикоснулся к