крестя себе рот.

Однако незаданный вопрос повис в воздухе и придавил собой всюрасслабленность. Тишина, сопровождавшая путников у костра, будто бы обострилась, и Николай понял, что не слышит ни птиц, ни кузнечиков, ни прочей живности, которой должно быть полно в лесу.

— Что ж, случалось разное, — сказал он. — Но с нами крестная сила, да и сами мы не лыком шиты. Я двадцать пять лет в строю отбыл и навидался всякого.

— То война — дело людское, знакомое, а то…

— Да ведь и вас же господин капитан не за строевые экзерциции к себе позвал. Ведь встречались вы с нечистой силой?

— Верно, но без божьего света и не покалякать-то об этом с толком. Давайте, что ли, спать?

— Да, пора. Что-то мне неспокойно, вы ложитесь, а я покараулю тишком.

Солдаты разложили одеяла, и Фёдор с Демидом улеглись. Николай же подкинул в костёр остаток хвороста и достал из своего сидора яблоко. Поглядел на него, повертел, и хотя яблочко было спелое да гладкое, достал коротенький нож и стал его на дольки делить. Да так неудачно поделил, что палец себе порезал.

— Тьфу ты, лихо, всё яблоко искровил, — пробормотал солдат и зашвырнул испачканный кровью плод подальше.

Затем немного отодвинулся от костра, разложил своё одеяло и прилёг на него сверху, на спину. Неспешно подсунул правую руку под голову, натянул треуголку на лоб и стал поглядывать из-под широкополой шляпы по сторонам.

Тихо потрескивал костёр. Лето шло на убыль, и ночи напоминали о скорой осени. Демид уже похрапывал, а Фёдор всё никак не мог устроиться и на разные лады подтыкал под себя одеяло. Однако ж водка хорошо разогнала кровь по жилам, и вскоре служивый задремал.

Старая дорога, возле которой заночевали путники, шла через луга и перелески, неторная, неспешно зарастающая травой, в иных местах пересекали ее звериные тропы. А нынче же на версту окрест не нашлось бы ни зайца, ни полёвки. Другие силы, противные живой природе, пришли сюда. И неспроста.

Большеголовые лысые серые твари с маленьким хилым телом подбирались к биваку. Длинными тонкими руками-крыльями, сложенными до поры в кожистые складки, они перебирали по земле, ползком сторожко крались к людям. Белёсые выпуклые глаза-блюдца на полморды не отрывались от беспечных путников.

Обыкновенно опасливые, на этот раз твари соблазнились подачкой — кровавым яблочком, которое одна из них вылизала дочиста.

Уже два-три шага оставалось до стоянки, когда тот самый человек — желанная добыча, зашевелился, будто бы что-то почуяв. Твари замерли; в сумраке, в неверном свете звёзд и остывающих углей костра их нельзя было отличить от кочки. И спящий лишь немного поворочался и снова лёг на спину.

Упырь подполз к солдату и тихонько положил мягкие длинные пальцы с загнутыми когтями тому на руку. Потянулся к шее, и тягучая грязная слюна стекла с круглого безгубого рта, где в круг, как спицы в тележном колесе, сидели треугольные зубы.

— Ах ты ж стервь, кафтан мне испоганил, — проворчал вовсе не спящий Николай и дыхнул в оскаленную морду чесночным духом.

Упырь отшатнулся, прижав лапу к провалу носа.

— Гляди-ка, не врёт людская молва, — пробормотал солдат, выхватил спрятанный до поры багинет*** и воткнул его в грудь ночному гостю.

Зашипев, два кровососа кинулись на человека. Один бросился в ноги и сразу же вонзил в бедро острые клыки. Второй растопырил кожистые крылья, накрыл ими голову жертвы. Тонкие лапы ухватили руки солдата и оказались на удивление сильными — Николай справлялся с трудом. Он несколько раз вслепую ткнул багинетом, а оседлавшего ноги приголубил коленом. Перекатился в сторону, вскочил и выставил перед собой клинок.

— Тревога!!!

Получившая пинок тварь угодила в угли костра и зашипела.

Демид взвился с постели, будто и снов не смотрел. Углядев серых кромешников, он без раздумий махнул левой рукой в сторону ближайшего. Из-под широкого рукава его кафтана вылетело било на ремешке и врезалось в затылок нечисти. Послышался хруст костей, и подранок повалился на землю.

Тот упырь, что свёл знакомство с коленом Николая, кинулся в темноту, на ходу расправляя перепончатые крылья; сделал взмах, второй — ещё немного и уйдёт!

Николай метнул багинет как смог, без подготовки, и угодил твари в крыло.

— Демид, будь добр, добей мертвечину!

— Теперь уж не сбегёт! — заявил солдат, в два шага догнал неловко семенящую нечисть и взмахнул кистенём.

Фёдор только пробудился и смотрел на происходящее сонно.

— Мерещится мне с устатку или и в самом деле упырь передо мной шевелится? — спросил оторопело и отодвинулся назад.

Позабыв, что отстегнул клинок, он шарил рукой по поясу.

— Он, он поганый, — ответил Николай, вынул из ножен тесак и снёс твари голову.

В стороне Демид потчевал недобитка кистенём — ударит и глядит: шевелится ли, нет ли? Но мертвяк после каждого удара продолжал трепыхаться.

— Тесаком, тесаком башку ему сровняй! Иль багинетом моим дорежь!

Тот так и поступил: выдернул из крыла клинок и ткнул им в тщедушную грудь упыря. Тогда только стервь затихла.

— Пошто так? — спросил Демид, возвращаясь к костру.

— Наше оружие освящено, а гасило твое нет.

— Эвон оно как… А кистенёк мой освятить можно?

Николай присел, стянул сапог и стал осматривать то место, куда цапнул его кромешник.

— Можно, отчего ж нельзя.

— И откуда эта гниль взялась? Ни хутора рядом, ни погоста, — удивился Фёдор, брезгливо отшвырнув ногой тело твари.

— Мыслю, дозор это, — ответил Николай. — И впрямь колдун али колдуница неподалёку, верно идём, стало быть. — Он взял фляжку и начал промывать рану. — Дурень я старый — нашёл, когда шутки шутить. Решил молву людскую проверить, и вот тебе — рану прижечь придётся. Братцы, дровишек расстарайтесь, будьте добреньки.

Демид пошёл за хворостом.

— Как же ты узнал, что эти нападут? — спросил Фёдор. — А нам что же не сказал?.

— Да не знал я, то бишь уверен не был, а потом уж не мог упредить — спугнуть боялся.

— Паря-то спит и виденья видит. Разбудить, что ли?

— Не надо, пусть отдыхает.

— А с этими что делать? Закопаем?

— Теперь-то уж не поднимутся, а утро придёт — в прах обратятся.

Подкинули в костер веток, Николай вновь достал из-за пазухи короткий толстый нож и положил в угли. Багинетом же очистил от коры ветку и приготовился к тяжкому испытанию.

— Сам прижмёшь или подсобить? — спросил Фёдор.

— Смогну и сам, да себя костерить на чём свет стоит — зазорно.

Все трое усмехнулись.

— Ну так давай, меня словцом пригрей, — вызвался Демид.

— Добро. Но