постукивают колеса. Дорога уводит к солнечным полянам, к тенистым перелескам.

— Ну, мухортая, пошевеливайся! — приговаривает дедушка Прокопий, помахивая вожжами.

И «мухортая» трусит, ответно помахивая хвостом, иногда вскидывает голову и фыркает.

Мне весело. Хочется петь и смеяться.

Дедушка Прокопий — бабушкин брат, но почему-то совсем не похож на нее. Бабушка красивая, черноволосая. Нос с горбинкой. И осанка у нее горделивая. А брат — простенький рыжий мужичок, добрый и улыбчивый.

— Тпру! Приехали! — говорит дедушка и спрыгивает с телеги. — Смотри, смотри, Лидуха, клубничка тебя дожидается. Целая поляна. Собирай скорей, пока я не выкосил…

Медвяные запахи кружат голову… Руки уже пропахли ягодным соком. Я лежу на прогретой солнцем траве и смотрю в небо. Легкие облака плывут надо мной, превращаются то в замки, то в красавиц-дам, то в витязей, которых я видела на картинках в книгах. Ползут сказочными драконами. Плывут белоснежными лебедями. Крадутся хищными зверями… Как хорошо! До меня доносится то звон литовки, то шарканье бруска о лезвие, то далекое пофыркивание лошаденки…

А вечером — новая радость: дедушка разжигает костер. Занятно подбрасывать сухие ветки, смотреть, как бегут по ним красные змейки пламени, то замирают, гаснут, то вновь оживают, извиваются, шипят, то рассыпаются золотыми искрами…

Печеная картошка, только что вынутая из золы, обжигает руки. Мне кажется, нет ничего вкуснее на свете этой рассыпчатой картошки, ее похрустывающей румяной корочки… А чай! Особенный чай! Он пахнет мятой и дымком костра.

Когда же наступает ночь, так хорошо лежать в шалаше на мягкой душистой траве. Лежать и смотреть на черное звездное небо, на вспышки костра, на рыжую лошадку, медленно и сонно жующую овес.

Тепло под стареньким дедушкиным тулупом. Незаметно подкрадывается сон. И я уже не могу понять, где тут явь, а где сказка… Пофыркивает мухортая дедушкина лошадка, а мне кажется, что рядом Конек-Горбунок… Дедушка подбрасывает в костер хворосту. Веером сверкающих искр рассыпается пламя… А может, это Иванушка выхватил из мешка перо Жар-птицы? Вот и горит оно, жарко сияет на весь мир чудесное жароптицево перо…

Серебряные рыбки

Сылва, река моего детства, ты всегда была доброй ко мне. Я никогда не видела тебя гневной, потемневшей от злобы. Ты даже однажды вынесла меня на берег на своих волнах, когда я, не умевшая плавать, случайно скользнула с погрузившегося в воду бревна.

Добрая, ласковая, светлая — такой ты помнишься мне. Вот почему я не хотела верить, когда в 1979 году узнала о том, как разбушевалась ты по весне, каких бед натворила в городе, скольких семей оставила без крова.

Тем же летом я побывала в Кунгуре, постояла на твоем берегу, а ты, вновь тихая и покорная, лежала у ног города. Я смотрела на твои бархатные берега, на купающихся ребятишек и вспоминала, вспоминала…

Прорывная улица, на которой стоял наш домишко, была совсем маленькая. Выйдешь из калитки, повернешь направо — к пруду подойдешь. А за ним высокая гора шумит веселым березничком. Если же налево пойдешь, тут и до Сылвы близко. Разлеглась она в зеленых берегах, качает смолистые плоты, золотые от солнца.

До чего же хорошо было лежать на этих плотах! Река качала их, будто баюкала, шептала что-то тихо и ласково. В просветах между плотами, как в окнах, было видно речное дно. Плыли и не уплывали нежно-изумрудные, пронизанные солнцем водоросли.

Стайки серебристых рыбок метались испуганно при каждом подозрительном для них движении, то исчезали среди водорослей, то появлялись вновь, подобно сверкнувшим молниям. Как хотелось мне тогда, чтобы выплыла золотая рыбка, которая выполняла вздорные старухины прихоти. Не знаю сейчас, не помню, были ли у меня какие-то особые, тайные желания, но увидеть «владычицу морскую» было моей мечтой.

Теперь, когда я вижу аквариум, где важно распускают свои вуалевые хвосты красавицы-рыбки, прячутся в ракушечные гроты, в заросли пышных водорослей, мне всегда вспоминается детство, ласковая Сылва, плоты и серебряные рыбки-мальки…

Мое лебединое озеро

Однажды бабушка собрала мои рисунки, взяла меня за руку и повела в художественную школу, которая только что открылась в нашем городе.

О первых своих впечатлениях не могу ничего рассказать: слишком мала я была. Знаю только, что охотно бежала туда, подолгу смотрела, как рисуют старшие ребята. И сама фантазировала, рисовала. От тех времен сохранились у меня неведомые фантастические дамы из случайных линий да длинноногий принц, о котором даже в газете с похвалой отозвался какой-то знаток искусств.

Строгим был художник Герман Александрович Мелентьев. Зато Анатолий Владимирович Скрипов оказался большим фантазером, страстно увлекающейся натурой. По его инициативе, я думаю, к нам приезжали отличные чтецы, артисты балета, певцы. Здесь впервые я увидела танец умирающего лебедя…

А сколько постановок своими силами он затевал! Помню, с каким увлечением готовили мы сказку «Спасенная Весна». Тут был и страшный зеленый Леший, и Баба-Яга в ступе, и прекрасная царевна Весна, и ее спаситель — храбрый царевич. К спектаклю готовились долго. Сами делали декорации, шили костюмы. И это было здорово!

Мне еще не все доверяли, и я завидовала старшим товарищам, моей доброй подруге Анне Самойловских. Она с увлечением расписывала декорации, занавесы, а мне зачастую приходилось только подносить краски, мыть кисти.

Анна на всю жизнь осталась верной изобразительному искусству. Ее, члена Союза советских художников, знают не только на родине, но и в Москве, где она живет и работает. Выставки картин Анны Ивановны Самойловских прошли во многих городах. И сейчас, в свои 80 лет, она не оставляет кисти и краски. Совсем недавно я получила от нее письмо из Москвы, в котором она пишет о том, что готовится к персональной выставке. Поседевшая, согнутая годами и болезнями, она живет в вечных творческих хлопотах. А мне она вспоминается юной, стройной, легкой и такой же увлеченной.

— Поднимись-ка, Анюта, на лесенку, посмотри с высоты, что там у нас получается, — близоруко щурясь из-за стекол пенсне, говорил ей Анатолий Владимирович. И Анюта откладывала в сторону кисти, поправляла запачканный красками черный сатиновый халатик, забрасывала за спину длинные косы и бойко карабкалась на самую верхнюю ступеньку стремянки, откуда придирчиво осматривала растянутое на полу полотнище занавеса, на котором подсыхали контуры сказочных горных козлов, и замирала в восторге…

Сделать все своими руками и увидеть на сцене в свете юпитеров — большая