зал вошел человек, поразивший меня своим видом. Простая светлая блуза, кожаный ремешок, мягкие сапожки. Белая борода вольно разметалась на его груди. В руке зажата трубка… Но больше всего запомнились глаза, умные, с лукавинкой.
«Натянуть бы на этого старичка простую войлочную шляпу да на плечи старенький армячишко накинуть — чем не дедушко Слышко?» — подумала я. А зал в это время взорвался аплодисментами.
— К нам приехал Павел Петрович Бажов, чтобы принять участие в нашей конференции, — объявила Людмила Константиновна Татьяничева. И зал снова загремел аплодисментами.
Так вот оно что! И впрямь «дедушко Слышко» к нам на конференцию пожаловал!..
Как знакомы и дороги мне эта надпись и эти стихи! Я вновь перечитываю их, и мне кажется, что вижу добрые глаза поэта за толстыми стеклами очков, вновь слышу его глуховатый голос, его затрудненное дыхание… Это было в 1947 году. За окнами вагона мелькали опаленные сентябрем осинки, золотились березки. Поезд «Челябинск — Москва» увозил нас от родного города. Василий Николаевич Кузнецов, автор детской сказки «Базар», и я ехали в далекую Москву по направлению писательской организации, рекомендовавшей нас в Союз писателей. Невольно заползала в сердце тревога: «Как-то все получится? Примут ли нас в члены Союза?» Василий Николаевич старался ободрить меня, шутил, уверял, что все будет хорошо. И вот, наконец, мы в Москве. В Союзе писателей нас приветливо встретила управляющая делами А. Я. Годкевич. Она посоветовала нам обратиться за рекомендацией к С. Я. Маршаку. Это взволновало нас. И я, и Василий Николаевич представляли себе Самуила Яковлевича, по отзывам многих, очень строгим и даже резким человеком. Но Анна Яковлевна успокоила: «Он не любит молодых зазнаек, а вы на них не похожи, идите смело». Чтобы договориться о встрече, зашли в будку телефона-автомата. Признаюсь, если бы я была одна в Москве, я, вероятно, постыдно сбежала бы в Челябинск, так и не увидев Маршака. Но со мной был товарищ, я видела, он тоже волновался, но старался скрыть свое волнение. И хотя смуглое лицо Василия Николаевича покрылось неровными пятнами румянца, он храбро набрал номер телефона, поприветствовал Самуила Яковлевича и попросил разрешения зайти к нему. — Мы из Челябинска, — добавил он. — Откуда? Откуда? Из Челябинска? — живо переспросил Маршак. — Дайте подумать… Ну что ж, если не обидитесь на меня за то, что буду принимать вас лежа, то, пожалуйста, сегодня в половине восьмого вечера милости прошу. Приболел я немного, извините… Какая тут обида? Больной, старый человек, не откладывая, назначил встречу на тот же день. Мы были так рады, так благодарны ему. Ровно в половине восьмого мы поднимались по лестнице в доме номер 14/16 по улице Чкалова. Самуил Яковлевич лежал на диване. Свистящее дыхание говорило о его болезненном состоянии, но он был приветлив и внимателен. После знакомства с нашими стихами, он пришел в хорошее настроение, объявил нам, что мы «способные ребята», удивился тому, что печатались только в Челябинске, тут же позвонил редактору «Пионерской правды», рекомендовал нас ему. Принесли чай. За чаем Самуил Яковлевич расспрашивал нас о Челябинске, о нашей жизни, прочел с десяток своих стихов, подарил нам по книжечке, пригласил в ТЮЗ на премьеру его пьесы «Двенадцать месяцев». Мы уходили взбудораженные, окрыленные и счастливые. Та теплота, которой одарил нас этот человек, давала нам бодрость и веру в свои силы. А на следующий день нас встретили в Союзе писателей восклицанием: «Куда же вы исчезли? Вас уже ищет журнал «Пионер», а через два дня состоится обсуждение ваших стихов на детской секции. Сам Самуил Яковлевич будет председательствовать». Все так и случилось. «Пионер» нас принял хорошо. Стихи наши скоро появились на его страницах и в «Пионерской правде». И на премьере «Двенадцати месяцев» мы побывали. Видели Самуила Яковлевича в окружении его маленьких друзей. И на детской секции нас слушали, одобрили и рекомендовали в Союз писателей. Как самую дорогую память о чудесном человеке и поэте я бережно храню маленькую книжечку стихов и выцветшую от времени телеграмму — ответ на наше поздравление с днем рождения.
Старая телеграмма
Клочок оберточной бумаги, пожелтевшей от времени и клея. Узкие полоски телеграфной ленты с выцветшим текстом: «2 адреса Челябинск ЧТЗ 7 участок 23 квартира 13 Кузнецову Копия Преображенской Москвы Сердечно благодарю желаю успехов Маршак». И на круглом телеграфном штемпеле дата «10-11-47»… Тридцать пять лет хранится у меня эта телеграмма. Хранится вместе с маленькой книжечкой С. Маршака «Стихи», на титульном листе которой размашистая авторская надпись: «Дорогой Лидии Александровне Преображенской с пожеланием счастья и поэтических успехов».Как знакомы и дороги мне эта надпись и эти стихи! Я вновь перечитываю их, и мне кажется, что вижу добрые глаза поэта за толстыми стеклами очков, вновь слышу его глуховатый голос, его затрудненное дыхание… Это было в 1947 году. За окнами вагона мелькали опаленные сентябрем осинки, золотились березки. Поезд «Челябинск — Москва» увозил нас от родного города. Василий Николаевич Кузнецов, автор детской сказки «Базар», и я ехали в далекую Москву по направлению писательской организации, рекомендовавшей нас в Союз писателей. Невольно заползала в сердце тревога: «Как-то все получится? Примут ли нас в члены Союза?» Василий Николаевич старался ободрить меня, шутил, уверял, что все будет хорошо. И вот, наконец, мы в Москве. В Союзе писателей нас приветливо встретила управляющая делами А. Я. Годкевич. Она посоветовала нам обратиться за рекомендацией к С. Я. Маршаку. Это взволновало нас. И я, и Василий Николаевич представляли себе Самуила Яковлевича, по отзывам многих, очень строгим и даже резким человеком. Но Анна Яковлевна успокоила: «Он не любит молодых зазнаек, а вы на них не похожи, идите смело». Чтобы договориться о встрече, зашли в будку телефона-автомата. Признаюсь, если бы я была одна в Москве, я, вероятно, постыдно сбежала бы в Челябинск, так и не увидев Маршака. Но со мной был товарищ, я видела, он тоже волновался, но старался скрыть свое волнение. И хотя смуглое лицо Василия Николаевича покрылось неровными пятнами румянца, он храбро набрал номер телефона, поприветствовал Самуила Яковлевича и попросил разрешения зайти к нему. — Мы из Челябинска, — добавил он. — Откуда? Откуда? Из Челябинска? — живо переспросил Маршак. — Дайте подумать… Ну что ж, если не обидитесь на меня за то, что буду принимать вас лежа, то, пожалуйста, сегодня в половине восьмого вечера милости прошу. Приболел я немного, извините… Какая тут обида? Больной, старый человек, не откладывая, назначил встречу на тот же день. Мы были так рады, так благодарны ему. Ровно в половине восьмого мы поднимались по лестнице в доме номер 14/16 по улице Чкалова. Самуил Яковлевич лежал на диване. Свистящее дыхание говорило о его болезненном состоянии, но он был приветлив и внимателен. После знакомства с нашими стихами, он пришел в хорошее настроение, объявил нам, что мы «способные ребята», удивился тому, что печатались только в Челябинске, тут же позвонил редактору «Пионерской правды», рекомендовал нас ему. Принесли чай. За чаем Самуил Яковлевич расспрашивал нас о Челябинске, о нашей жизни, прочел с десяток своих стихов, подарил нам по книжечке, пригласил в ТЮЗ на премьеру его пьесы «Двенадцать месяцев». Мы уходили взбудораженные, окрыленные и счастливые. Та теплота, которой одарил нас этот человек, давала нам бодрость и веру в свои силы. А на следующий день нас встретили в Союзе писателей восклицанием: «Куда же вы исчезли? Вас уже ищет журнал «Пионер», а через два дня состоится обсуждение ваших стихов на детской секции. Сам Самуил Яковлевич будет председательствовать». Все так и случилось. «Пионер» нас принял хорошо. Стихи наши скоро появились на его страницах и в «Пионерской правде». И на премьере «Двенадцати месяцев» мы побывали. Видели Самуила Яковлевича в окружении его маленьких друзей. И на детской секции нас слушали, одобрили и рекомендовали в Союз писателей. Как самую дорогую память о чудесном человеке и поэте я бережно храню маленькую книжечку стихов и выцветшую от времени телеграмму — ответ на наше поздравление с днем рождения.