стороны. Но он оказался таким крупным (был на голову выше любого из них), что никак не удавалось захлопнуть дверцы.

– Рене с минуты на минуту появится здесь, – мрачно заметил Саломак. – Вы рискуете вместе с нами, господа.

– Молчи, отродье гяуров, пока я не размозжил твою плешивую голову, – заорал севший за руль и сорвал машину с места.

– У вас нет оснований быть с нами грубыми, – возмутился Саломак. – Тем более что вы захватили не только меня, французского ученого, но и русского профессора.

– Русского? – недоверчиво переспросил похититель. – Зачем здесь русский?

– Он консультант. Понимаете, консультант по запаху.

– Вот мы посмотрим, как вы тут оба завоняете, если нам не выдадут наших парней.

В ответ Саломак произнес целую речь:

– Господа! Я привык к вежливому обращению. Сотни лет назад Алжир захватили пираты и с благословения турецкого султана страна стала «государством пиратов». Но у вас, бойцов за освобождение Алжира, одинаково ненавидящих и султана, и пиратов, и колонизаторов, должны быть другие приемы. Я сочувствую вам и потому считаю долгом бойца Сопротивления предупредить вас, что мсье Рене – отнюдь не мой единомышленник – не ездит без вооруженной охраны. Мне кажется, что это его «кадиллак» спускается с противоположной стороны к вилле.

– Давай газу! – закричал сидевший сзади похититель, толкнув Саломака в спину, словно он мог прибавить ходу старенькому «пежо».

Автомашина, подскакивая на неровностях дороги, мчалась к великолепному стратегическому шоссе, построенному по четырехлетнему плану «освоения Северной Африки» на иностранные субсидии.

Вероятно, кто-нибудь из слуг Рене видел, как похитители увезли его гостей, потому что «кадиллак» задержался у виллы лишь на минуту.

Похитители заметили погоню, но не собирались уступать свою добычу. Они выехали на новое шоссе и с полузакрытой дверцей помчались по нему с предельной для «пежо» скоростью.

И вдруг все качнулись вперед. Мсье Саломак ударился головой в лобовое стекло, водитель лег грудью на руль и охнул. Анисимов и два его стража полетели на спинку переднего сиденья. Машина встала, мотор ее взвыл, колеса завизжали, понапрасну вращаясь.

Возможно, скрытые чадрой лица похитителей были растерянны. Они выскочили наружу и завозились у колес. Потом бросились прочь от шоссе.

– Куда вы? – закричал им вслед Саломак.

Один из похитителей обернулся и крикнул по-французски:

– Такова воля аллаха. Вам повезло, отродье гяуров, презренный джинн сожрал шоссе, чтобы нам не ехать.

– То есть как это сожрал? – переспросил Саломак, но похитители уже исчезли.

Больше всего они боялись быть узнанными, когда с убитого или раненого снимут чадру.

Анисимов оглянулся. Через заднее стекло виднелся приближающийся «кадиллак».

– Во всяком случае, что бы он там ни говорил про аллаха и джинна, это весьма любезно с их стороны – не прикончить нас перед расставанием, – заметил профессор Саломак, выбираясь из машины и растирая шишку на лбу. Очевидно, пребывание в лагере и бегство оттуда научили его владеть собой.

Анисимов последовал за ним:

– Что же случилось? О каком прожорливом джинне шла речь?

– Непостижимо! – отозвался Саломак. – Колея в порошке. Вы только посмотрите. Этот прах был недавно асфальтом.

– М-да! – протянул Анисимов. – Похоже, что парафиновые связи растворились неведомо в чем. – Он пересыпал из ладони в ладонь тонкий порошок, взятый им из-под колес.

– Есть над чем подумать! – проворчал Саломак.

– Любую химическую реакцию можно повторить, – заметил Анисимов. – Хотя бы в лаборатории.

– Моя лаборатория к вашим услугам, профессор. Париж! Париж!

Подкатил «кадиллак» и тоже забуксовал колесами, увяз в порошке по самую ступицу.

Из машины выскочил розовощекий, коренастый, с туго обтянутым брюшком и нафабренными усами мсье Рене. За ним следом – пять молодцов. Все в беретах, блузах, они смахивали на апашей и были с автоматами.

– Вы живы, господа? Какое счастье! – воскликнул мсье Рене.

– Все в порядке, кузен. Нас никто не съел, чего нельзя сказать о шоссе, как заметил один из доставивших нас сюда любезных похитителей.

– Что за чепуху вы говорите, Саломак? Как можно съесть асфальтированную дорогу?

– В этом суеверном экспромте есть свой смысл.

– Это предстоит выяснить, – заметил Анисимов. – Для исследования выдвинем рабочие гипотезы, в том числе и о биологической коррозии асфальтов.

– Вы не исключаете джиннов? – живо спросил Саломак.

– Выясним в лаборатории, – пообещал Анисимов.

Глава вторая. Бульвары

В Париже лил дождь. Крыши машин в многоструйном их потоке казались лакированными. Солнечные лучи, пробиваясь сбоку от дождевых туч, сверкали словно в движущихся зеркалах.

А на тротуарах бушевали водовороты зонтиков: строгих, темных – мужских; разноцветных, радужных – дамских.

Казалось, что от площади Согласия до Триумфальных ворот проходит парад машин и раскрытых зонтиков.

Елисейские поля знали много парадов. Накануне второй мировой войны, 14 июля, в день 150-летия Великой французской революции, здесь происходил последний мирный парад французов. Толпы парижан тогда заполняли бульвары по обе стороны аллеи, а над сплошными живыми стенами поднимались самодельные бумажные перископы, накануне продававшиеся с рук, или просто дамские зеркальца, в которых отражались нарядные мундиры.

Потом по этой же магистрали, печатая гусиный шаг, маршировали серые куртки и устрашающие черные ряды оккупантов. А на бульварах робко жались к деревьям одинокие прохожие.

И уж совсем недавно промаршировали здесь высадившиеся наконец в Европе американцы и сражавшиеся во Франции французские бойцы Сопротивления.

– А знаете, дорогой мой друг, о чем я думаю, когда смотрю на парижский асфальт? Что его не сожрали мерзкие боши, подобно одноклеточным дрожжам кандиды, слопавшим, к нашему счастью, шоссе в Алжире.

– Честь и хвала вашей лаборатории, Мишель, где удалось распознать в пожирателях дрожжи кандиды.

– Честь и хвала тому, мой друг, кто догадался об этом еще в Алжире.

– Меня натолкнул на такую мысль наш незадачливый похититель и его «прожорливый джинн».

Два профессора, недавно приехав в Париж из Алжира, шли от площади Согласия к Триумфальным воротам, к знакомому кафе.

Маленький француз высоко в руке держал зонт, чтобы прикрыть им своего высокого