Сары сразу после этого…

Гитлер, конечно, еще не закончил. “Мы повесим предателей!” — прогремел он. “Мы повесим их всех, малых и великих, вместе взятых. Ибо мы не имеем права вешать маленьких, оставляя больших толстыми и в безопасности дома!” О, слушающие нацисты ликовали! Сара удивлялась, как они или кто-либо еще мог воспринимать его всерьез. Эти дикие чувства, смешанные с этим липко-сладким австрийским акцентом!

“Год назад социалисты сказали мне: "Поверни назад, Адольф Гитлер!’ Я был всего лишь недавно демобилизованным ветераном, никем, но я ни разу не повернул назад”, - заявил фюрер. “Я никогда этого не делал. Я никогда этого не сделаю. Рейх идет вперед — вперед к победе!”

“Зиг хайль!” — закричали сторонники партии.

“Зиг хайль!” — эхом отозвался Гитлер. “И мы должны идти к победе, ибо один год большевизма погубил бы Германию. Самая богатая, самая прекрасная цивилизация в истории мира впала бы в безумие и разрушение. Красные не пощадят ничего, даже нашу мораль и нашу веру. И я говорю вам вот что, народ Рейха: я не пощажу их покровителей внутри Германии, и я не пощажу безбожных еврейских хозяев в Москве!”

“Зиг хайль!” — снова закричали зрители. “Хайль Гитлер!”

“В нашей стране не будет мира, пока мы не разобьем большевизм и измену любого рода”, - сказал Гитлер. “Я каждый день вкладываю всю свою жизнь в эту борьбу, и так же должны поступать все, кто присоединился ко мне в ней. Я напал здесь на предателей и убийц. Я собственноручно застрелил их. И теперь вермахт, наконец-то очищенный от глупой борьбы внутренней политики, покажет свою благодарность через преданность, верность и победу. Ибо Германия стремится к победе: к победе над нашими глупыми западными врагами и к окончательному решению проблемы большевистско-еврейского русского монстра! Мы не дрогнем. Мы не потерпим неудачу. Подобно Святому Георгию, мы убьем дракона, и он никогда больше не восстанет!”

“Зиг хайль! Хайль Гитлер!” — ревели слушающие нацисты. Гитлер стукнул кулаком по кафедре, чтобы показать, что он закончил. Они ликовали и ликовали.

Два с половиной часа спустя сирены воздушной тревоги Мюнстера завыли предупреждением. Взревели зенитные орудия. Бомбы со свистом падали с бессердечного неба. Лишенные какого-либо подходящего укрытия, Сара и ее родители забились под обеденный стол и надеялись, что дом не рухнет на него сверху.

“Я знал, что они придут поздно”. Ее отец, возможно, говорил о студенте, который не сдал свою работу вовремя. “Они могли бы схватить его, если бы только поторопились, но он уже наверняка ушел”. “Он обязательно уйдет, — согласилась Сара, — и война обязательно продолжится”. В ту минуту она не могла придумать ничего хуже, чтобы сказать.