посыпали им хлеб и так пили чай.
Потом я достала Алёшины рисунки. Владимир Ильич уже знал об Алёше от Надежды Константиновны. Он взял рисунки, подошёл к окну, чтобы лучше видеть, потом вернулся, положил рисунки в свою папку и с ненавистью посмотрел на розовые мраморные стены.
— А дети живут в подвалах! — промолвил он.
Владимир Ильич взял лист бумаги и стал записывать то, что надо сделать для детей с площадки.
Непременно (он подчеркнул это слово двумя чертами) хотя бы один раз вывезти детей за город. Непременно (снова дважды подчёркнуто) сводить их в Летний сад. «И пусть барчата потеснятся» — сказал Владимир Ильич. Раздобыть игры, мячи, детские книги. Узнать у товарищей, нельзя ли разбить на площадке клумбу и посадить цветы.
На следующее утро Владимир Ильич должен был уехать из Петрограда на несколько дней. Рисунки Алёши он оставил у себя и сказал, что после возвращения хочет непременно повидать этого мальчика.
У Владимира Ильича я была в самом конце июня… А в первые дни июля произошли важные события. Петроградские рабочие, солдаты и матросы из Кронштадта и с кораблей Балтийского флота вышли на улицы с красными знамёнами и с требованиями: «Долой министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!» Правительство вызвало войска и расстреляло безоружных демонстрантов. Оно отдало приказ об аресте Владимира Ильича Ленина и обещало богатую награду тому, кто найдёт и схватит Ленина живого или мёртвого. Владимир Ильич вынужден был скрыться от грозящей ему расправы. Он переменил несколько квартир и наконец добрался до рабочего-большевика Емельянова, у которого неподалёку от станции Разлив был сенокосный участок. Владимир Ильич поселился в шалаше на этом участке. Положение большевистской партии стало очень тяжёлым. Большевиков преследовали, арестовывали, приговаривали к смертной казни. Когда они пробовали выступать с речами или раздавали листовки, в которых говорили народу правду, их избивали. Мне казалось, что в такое трудное время Владимир Ильич даже думать забыл о ребятах с детской площадки на Выборгской стороне. Однако в конце июля Надежда Константиновна сказала мне, что в воскресенье я должна собрать ребят и поехать вместе с ними за город, в Мустамяки.
— А деньги на билеты? — Не надо. Всё будет приготовлено. И действительно, в назначенный день и час на вокзале нас ожидал пустой вагон, который сумели достать наши товарищи железнодорожники. Они прицепили его к первому отходящему дачному поезду — и под визг и ликование ребят мы поехали! В Мустамяках нас встретил старый работник партии Александр Михайлович Игнатьев. Ребята построились по четыре Один мальчик вытащил кусок алого кумача, который припрятал за пазуху. Он водрузил его на палку. Торжественно, с красным флагом, мы дошли до дома. Там нас ожидали великолепнейшая пшённая каша, сладкий чай с молоком, овсяные пышки — всё необыкновенно вкусное, и главное, есть можно было сколько хочешь, досыта! Это сделали для нас товарищи по просьбе Владимира Ильича. Скрываясь от Временного правительства, Владимир Ильич продолжал неустанно работать. Он писал книги, статьи и брошюры. Он передавал товарищам письма о том, как подготовить победу революции. И всё же он не забыл о ребятах с детской площадки на рабочей Выборгской стороне и позаботился о том, чтоб подарить им день счастья! Весь этот счастливый день мы купались, гуляли в лесу, пели. Малыши пищали и катались в высокой, некошеной траве. Девочки плели венки. И только Алёша Калёнов бродил словно зачарованный. Он молча подходил к цветам, смотрел на них, острожно поглаживал листочки. А потом лёг на спину и долго глядел в бесконечное голубое небо.
Мы договорились с Александром Михайловичем, что приедем ещё раз. Но буря политических событий помешала это сделать. Обстановка в стране становилась всё более напряжённой. Владимир Ильич тайно приехал в Петроград и поселился на подпольной квартире у Маргариты Васильевны Фофановой, чтоб руководить подготовкой восстания. Вся рабочая молодёжь по мере сил и умения помогала партии, которая собирала силы для Октябрьского штурма. И вот настал Октябрь, грозный Октябрь семнадцатого года. Кругом бурлило, как в котле. События неслись с невероятной быстротой. 25 октября рабочие, солдаты, матросы, руководимые Лениным и партией большевиков, свергли власть капитала. Теперь власть перешла в руки народа. Стыдно, конечно, в этом сознаваться, но в те дни я совсем забыла о ребятах с детской площадки и об Алёше Калёнове. Каково же мне было, когда уже после Октябрьской революции я встретила в коридоре Смольного Владимира Ильича и он сразу же спросил меня об Алёше, а я должна была ответить, что ничего о нём не знаю. — Как он живёт? Где он? — спрашивал Владимир Ильич. — Не знаю, Владимир Ильич. Давно его не видела, — отвечала я. — Как же так? Почему? — Да я… Да мне… С чувством глубокой вины слушала я Владимира Ильича. Он упрекал меня за то, что я забыла о рабочей семье, о которой обязана была позаботиться. Потом Владимир Ильич велел мне пойти в комендатуру Смольного и от его имени передать работавшим там товарищам, чтобы они немедленно переселили семью Калёновых в квартиру какого-нибудь буржуя.
Два дня спустя я побывала на новой квартире Калёновых. Марья Васильевна Калёнова, не веря своему счастью, ходила по роскошному кабинету нефтепромышленника Гукасова. Алёша неотрывно смотрел на висевшие на стенах картины. В конце ноября нам дали три комнаты в барском особняке на Литейном проспекте. Там решено было устроить детский клуб для ребят, которые летом ходили на площадку. Ребята гурьбой отправились туда. Натаскали дров, развели огонь, вымыли полы, — и в бывшем доме царского сановника открыли первый в Петрограде «Детский клуб имени мировой революции». Все работы по клубу дети делали сами: они и кололи дрова, и топили печи, и убирали помещение, и чистили снег перед входом. Весной 1918 года я уехала в Москву, но на Первое мая приехала в Петроград. Стоя у трибуны, я смотрела на проходивших мимо демонстрантов. И вдруг увидела ребят из нашего детского клуба. Они несли большое знамя. На нём был нарисован земной шар, закованный в цепи капитала. Рабочий, одетый в красную рубаху, протянул руку стоявшему рядом с ним крестьянину. В другой руке он держал тяжёлый молот и разбивал им цепи. Надпись гласила:
* * *
У Владимира Ильича я была в самом конце июня… А в первые дни июля произошли важные события. Петроградские рабочие, солдаты и матросы из Кронштадта и с кораблей Балтийского флота вышли на улицы с красными знамёнами и с требованиями: «Долой министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!» Правительство вызвало войска и расстреляло безоружных демонстрантов. Оно отдало приказ об аресте Владимира Ильича Ленина и обещало богатую награду тому, кто найдёт и схватит Ленина живого или мёртвого. Владимир Ильич вынужден был скрыться от грозящей ему расправы. Он переменил несколько квартир и наконец добрался до рабочего-большевика Емельянова, у которого неподалёку от станции Разлив был сенокосный участок. Владимир Ильич поселился в шалаше на этом участке. Положение большевистской партии стало очень тяжёлым. Большевиков преследовали, арестовывали, приговаривали к смертной казни. Когда они пробовали выступать с речами или раздавали листовки, в которых говорили народу правду, их избивали. Мне казалось, что в такое трудное время Владимир Ильич даже думать забыл о ребятах с детской площадки на Выборгской стороне. Однако в конце июля Надежда Константиновна сказала мне, что в воскресенье я должна собрать ребят и поехать вместе с ними за город, в Мустамяки.
— А деньги на билеты? — Не надо. Всё будет приготовлено. И действительно, в назначенный день и час на вокзале нас ожидал пустой вагон, который сумели достать наши товарищи железнодорожники. Они прицепили его к первому отходящему дачному поезду — и под визг и ликование ребят мы поехали! В Мустамяках нас встретил старый работник партии Александр Михайлович Игнатьев. Ребята построились по четыре Один мальчик вытащил кусок алого кумача, который припрятал за пазуху. Он водрузил его на палку. Торжественно, с красным флагом, мы дошли до дома. Там нас ожидали великолепнейшая пшённая каша, сладкий чай с молоком, овсяные пышки — всё необыкновенно вкусное, и главное, есть можно было сколько хочешь, досыта! Это сделали для нас товарищи по просьбе Владимира Ильича. Скрываясь от Временного правительства, Владимир Ильич продолжал неустанно работать. Он писал книги, статьи и брошюры. Он передавал товарищам письма о том, как подготовить победу революции. И всё же он не забыл о ребятах с детской площадки на рабочей Выборгской стороне и позаботился о том, чтоб подарить им день счастья! Весь этот счастливый день мы купались, гуляли в лесу, пели. Малыши пищали и катались в высокой, некошеной траве. Девочки плели венки. И только Алёша Калёнов бродил словно зачарованный. Он молча подходил к цветам, смотрел на них, острожно поглаживал листочки. А потом лёг на спину и долго глядел в бесконечное голубое небо.
Мы договорились с Александром Михайловичем, что приедем ещё раз. Но буря политических событий помешала это сделать. Обстановка в стране становилась всё более напряжённой. Владимир Ильич тайно приехал в Петроград и поселился на подпольной квартире у Маргариты Васильевны Фофановой, чтоб руководить подготовкой восстания. Вся рабочая молодёжь по мере сил и умения помогала партии, которая собирала силы для Октябрьского штурма. И вот настал Октябрь, грозный Октябрь семнадцатого года. Кругом бурлило, как в котле. События неслись с невероятной быстротой. 25 октября рабочие, солдаты, матросы, руководимые Лениным и партией большевиков, свергли власть капитала. Теперь власть перешла в руки народа. Стыдно, конечно, в этом сознаваться, но в те дни я совсем забыла о ребятах с детской площадки и об Алёше Калёнове. Каково же мне было, когда уже после Октябрьской революции я встретила в коридоре Смольного Владимира Ильича и он сразу же спросил меня об Алёше, а я должна была ответить, что ничего о нём не знаю. — Как он живёт? Где он? — спрашивал Владимир Ильич. — Не знаю, Владимир Ильич. Давно его не видела, — отвечала я. — Как же так? Почему? — Да я… Да мне… С чувством глубокой вины слушала я Владимира Ильича. Он упрекал меня за то, что я забыла о рабочей семье, о которой обязана была позаботиться. Потом Владимир Ильич велел мне пойти в комендатуру Смольного и от его имени передать работавшим там товарищам, чтобы они немедленно переселили семью Калёновых в квартиру какого-нибудь буржуя.
* * *
Два дня спустя я побывала на новой квартире Калёновых. Марья Васильевна Калёнова, не веря своему счастью, ходила по роскошному кабинету нефтепромышленника Гукасова. Алёша неотрывно смотрел на висевшие на стенах картины. В конце ноября нам дали три комнаты в барском особняке на Литейном проспекте. Там решено было устроить детский клуб для ребят, которые летом ходили на площадку. Ребята гурьбой отправились туда. Натаскали дров, развели огонь, вымыли полы, — и в бывшем доме царского сановника открыли первый в Петрограде «Детский клуб имени мировой революции». Все работы по клубу дети делали сами: они и кололи дрова, и топили печи, и убирали помещение, и чистили снег перед входом. Весной 1918 года я уехала в Москву, но на Первое мая приехала в Петроград. Стоя у трибуны, я смотрела на проходивших мимо демонстрантов. И вдруг увидела ребят из нашего детского клуба. Они несли большое знамя. На нём был нарисован земной шар, закованный в цепи капитала. Рабочий, одетый в красную рубаху, протянул руку стоявшему рядом с ним крестьянину. В другой руке он держал тяжёлый молот и разбивал им цепи. Надпись гласила: