Евгений Асноревский Мальчики и девочки

Интро

Как-то я – волосатый философ Марк, и один простой писатель – мой знакомец, сидели на заборе. Нам немного мешала колючая проволока, а над нами торчала высокая телебашня. А вот перед нашими глазами маячила старая машина. Прекрасная картина, вообще-то. И вот мой друг писатель спрашивает меня:

– Скажи, Марк, чем мы займёмся сегодня? Мы же не будем снова крутить твои пейсы?

– Нет конечно, – сказал я. – Сегодня я расскажу тебе восемь истерий… ой, то есть историй.

– Так историй или истерий?

– Можно сказать и так, и так, – отвечал я.

– Ну давай, рассказывай, – сказал мне мой друг простой писатель.

Максимка

Здравствуйте, дорогие мои! Кланяюсь всем тем, кто читает эту тетрадь. Зовут меня Максимка Богушевич. От роду мне одиннадцать лет, а родился я в 1907 году, около Гродно. Папа говорит, что я смышлён не по годам и что я должен много читать и учится красиво писать. Иногда он шутит, что я, быть может, стану писателем. Мне и правда очень нравится писать и от того я решил вести дневник. Для этого дела папа дал мне свою тетрадь. Она очень хорошая и большая. Я думаю, когда-нибудь тетрадь эту кто-нибудь прочтёт и поэтому написал, что кланяюсь тому, кто её читает.

13 декабря, год 1918

Мой папа уже месяц как пропал. Пошёл в лес за дровами, и не вернулся домой. Других родных у меня нет потому-то и отправили меня в приют. Приют этот занимает монастырь святых Бориса и Глеба. Стоит он на горе над самым Неманом, который я очень люблю. Раньше мы ловили в Немане рыбу с моим старшим братом Лёвушкой. Лёвушка говорил, что Неман наш батька, а потом смешно взмахивал руками и повторял очень грозным голосом: «Батька!» Рыбы, бывало, вытягивали много. Однажды словили даже огромную щуку. Говорил Лёвушка, что она полпуда весом. Я так брать её боялся. Очень уж у неё была страшная морда. А Лёвушка смеялся с меня. Лёвушка погиб на войне с немцами. Теперь у меня только папа.

20 декабря, год 1918

В приюте увидел я флаг. Белый, а посередине красная полоса. Висит он на самой браме. Никогда такого не видел, но мне он чем-то понравился. У нас есть школа, а в ней преподаёт очень хорошая учительница, которую я зову тётей. Тётя Текля Станишевская, которая учит нас в школе, говорит, что это флаг нашего простого народа. Я очень люблю тётю Теклю и боюсь её. Один мальчик сказал мне, что она первая учительница, которая учит на нашей «простай мове». Не знаю откуда он это взял. Должно быть, кто-то из старших сказал ему это. Мой папа говорил, что я должен учится на нашем языке. А мне очень нравится русский язык, но я согласен с папой, что наш язык нам родной до костей, потому что он от нашей земли и предков.

27 декабря, год 1918

Тётя Текля говорила сегодня в школе, что в город приехал важный человек и он будет теперь главным в стране, в который мы сами будем свободным народом и хозяевами на землях своих. Его фамилия Луцкевич. Я хочу запомнить эту фамилию. Тётя Текля говорит, что он наш освободитель и пророк. Я не очень понимаю, что такое пророк. Интересно, что сказал бы папа.

29 декабря, год 1918

Мы ходили в город с нашим воспитателем дядей Пашей. Какой-то немец остановил нас и смеялся над нами. Он говорил, что мы маленький народец и мы должны подчинятся немцам, а из-за того, что немцы проиграли войну нас теперь будут делать поляками. Немец только немного знал русский язык и у него получались очень смешные слова. А кроме того, он ещё и картавил. Дядя Паша сказал нам, что мы не поляки и что он бы поляков вешал, а немцев всех до одного расстрелял бы. Он очень разозлился, но быстро успокоился. У него есть маленькая фляжка, из которой он пьёт самогонку и после того как выпьет – сразу успокаивается. Мне кажется поляки неплохие люди, только очень гордые. Там говорил папа.

1 января, год 1919

Справляли в приюте Новый год. Я вспомнил как мы праздновали с папой и Лёвушкой. Тогда папа сам приготовил нам большой пирог и налил самодельного вина. Я очень скучаю по папе.

2 января, год 1919

У нас есть в приюте мальчик по имени Адамас. Фамилия его Казлаускас. Он говорит, что скоро Гродно будет частью Литвы и все мы станем литовцами. Мне он сказал, что у него настоящая литовская фамилия и что моя фамилия тоже станет литовской и я буду зваться Богушавичус. Дядя Паша слышал наш разговор и ответил, что это у меня настоящая литовская фамилия, и что это Адамас должен быть Козловичем, а не я Богушавичусам. Я бы не хотел, чтобы меня звали Максимкас. А мы сами дразним этого Казлаускаса кличкой Мадамас.

15 января, год 1919

Мы гуляли с дядей Пашей по набережной у Старого замка. Там нам встретился какой-то поляк. Они с дядей Пашей разговорились. Поляк этот стал доказывать, что Гродно испокон веков был польским и скоро земля эта опять отойдёт Польше, которая уже собирается с силами, чтобы землю эту окончательно забрать себе. Дядя Паша слушал его и только грозно двигал бровями, а поляк всё говорил. Потом он стал размахивать руками и даже кричать, что и Брест – их город, и что Минск – польский, и далёкий Витебск должен принадлежать Польше, а не москалям. А наш дядя Паша только молча высморкался. Тогда поляк стал говорить, что никаких беларусов нет и что скоро каждый житель Гродно должен будет признать себя поляком, а если кто не захочет добровольно, того заставят. Вот после этих слов дядя Паша размахнулся и ударил поляка в челюсть, от чего тот сразу упал и долго лежал без чувств. Мы принесли из Немана воды и вылили ему на лицо. Скоро он очнулся. Дядя Паша поднял его под мышки, дал ему хлебнуть своего самогона, хлебнул сам, и слегка толкнул поляка в спину, а тот пошёл по набережной; слегка пошатывался и говорил себе под нос: «Курва». Пока мы шли назад в приют дядя Паша кричал, что очень не любит поляков и тогда я спросил его: к какому народу он сам себя причисляет? Дядя Паша не ответил. Тогда я спросил не считает ли он себя беларусом или тутейшим? Тогда дядя Паша сказал, что он поляк. Я подумал, что странно, что дядя Паша бьёт поляков и не любит поляков, но сам поляк, а он, как будто прочтя мои мысли, добавил, что он тутейший поляк, а это что-то совсем другое и очень отличное от просто поляка.

7 февраля, год 1919

Мы ходили с дядей Пашей на Сенной рынок. Там делал выступление какой-то жид в фуражке с красной звездой. Он говорил, что место беларусов в единой семье народов Российской Империи, и что теперь, когда эта империя развалилась, настоящую власть получил простой рабочий народ. Он махал руками и кричал: «Мы славяне! Нас не уничтожить классу грабителей панов!» Людей было много, но они все отходили от жида подальше и делали вид, что его не замечают.

19 февраля, год 1919

Сегодня самый счастливый день моей жизни! Вернулся