любимой кофейни и стараясь не обращать внимания на то, что лица большинства прохожих были скрыты медицинскими масками. Вдруг это наша последняя прогулка.

– Ты как? – голос подруги донёсся до меня будто из-под воды.

– Нормально, – ответила я, помедлив. Почему-то в голове плавали слова Михаила.

«Вы не забыли проснуться?»

Что это было? Это ведь не связано с…

– Кать?

– Что?

– Как думаешь, что теперь будет?

– Даже думать не хочу. Только бы не отправили из дома работать, я со своим зоопарком вздёрнусь! Завидую вам с Ильёй.

– Не сказала бы, что есть смысл завидовать, – отмахнулась я. – Он даже лёжа на диване будет в работе по уши.

– У вас всё хорошо?

– Ну… Да, – замялась я. – Думаю, да.

– И тебе нормально, что он всё время работает?

Я пожала плечами. Честно говоря, так и не определилась со своей позицией по этому вопросу. Я никогда не была избалована вниманием, поэтому сам факт того, что мы съехались год назад, воспринимался как один огромный акт проявления этого самого внимания. О большем я даже не думала (точнее, запрещала себе думать, одёргивая, словно эгоистичного ребёнка, выпрашивающего десятую конфету), тем более, что жить пока что удавалось душа в душу. Лучше так, чем без работы. Такое мы уже проходили.

– Эм-м-м… Если ему нравится работать, то почему бы и нет.

– А ты?

– А мне не нравится. Но это потому что я ещё не нашла своё. Вот как стану самым крутым художником игр…

– Да я не о том. Тебе не одиноко, пока он в офисе пропадает?

Катя – потрясающий человек. Вот как она умудряется? Сама непосредственность.

– Нет. Он есть. Разве мало?

– Вот это выдержка у тебя. Я б так не смогла.

– Просто слишком хорошо помню время, когда у меня не было того, что есть сейчас. Ой, ладно тебе, не такой уж Илья и повёрнутый на работе. После того случая так вообще, мы даже начали иногда ходить куда-то вместе. Он редко свободен, но всё же находит время, даже места сам выбирает. Мне не даёт, говорит, навыбиралась уже. До сих пор винит себя за то, что случилось в том году.

– Авторитарный он у тебя, знаешь ли. В хорошем смысле! А ты… – Катя замялась, и я по одному лишь её растерянно-взволнованному взгляду поняла, о чём она хочет спросить.

– Не волнуйся, мне с тех пор больше ничего такого не мерещилось. И зря вы с Ильёй на алкоголь всё списываете, я бы ни за что пьяная за руль не села.

– Ты возвращалась из бара, Лесь. В баре обычно пьют.

– Ну а я не пила. Ладно, совсем немного, даже первый стакан допить не успела. Ко мне начал подкатывать какой-то додик, и я почти сразу уехала.

– Вот видишь, – Катя укоризненно покачала головой.

– Думайте что хотите. За год уже можно было бы поверить.

– Ладно, прости.

Некоторое время мы шли молча. Катя погрузилась в свои мысли, а я думала о том, как объяснить своим самым близким на свете людям: лучшей подруге и парню, что в тот чёртов день мне по мозгам дал не глоток сидра, а оглушил своей внезапностью белый шум, прорвавшийся в эфир радиопередачи, которую я слушала по пути домой, а затем его перекрыл голос, отчётливо произнёсший:

– Мы ждём тебя, Олеся. Возвращайся скорее домой.

Время, когда город застывает на границе сезонов, кажется особенным. Как переход из одного мира в другой. Чувствовать на коже тёплый ветерок, когда с улиц ещё не до конца сошёл снег – это как слышать звуки внешнего мира в утренней дрёме.

– Ну что, к метро?

– Ты езжай, а я ещё погуляю.

– Точно? Ты себя нормально чувствуешь? Если это из-за того, что я вспомнила…

– Нет-нет-нет, не думай ничего такого. Всё нормально, просто я хочу ещё побродить. Дойду до своей ветки, там сяду.

– Смотри мне. Напиши, как будешь дома.

– Ты тоже.

Проворчав что-то неразборчивое, Катя ловким движением надела жёлтую тканевую маску в полоску и распахнула руки. Мы обнялись на прощание, и я немного постояла у метро, ощущая его тёплое дыхание на коже и глядя подруге вслед. Затем со вздохом развернулась и, как и обещала, побрела до своей ветки. После аварии я больше не садилась за руль, а метро начало казаться оплотом безопасности, где все системы налажены за тебя и для тебя – достаточно пройти через турникет, сесть в поезд и мчать куда захочешь. И не думать, как будешь давать по тормозам, если снова позовёт голос из магнитолы.

Я мысленно заперлась на замок внутри своей головы и забилась в самый укромный её уголок – привычка с детства, ритуал, к которому я прибегала, когда приспичивало подумать о чём-то максимально личном. И там, в укрытии, в очередной раз позволила сознанию коснуться мысли, которой никогда ни с кем не делилась. Приступ нездорового любопытства – сродни тому, с которым люди косятся в открытые двери подвалов – заставил сердце биться чуть чаще.

Куда меня звали? Может быть, мне всё-таки туда надо?..

В темноте центр города превращается в настоящий лабиринт. Не тот центр, где огни, магазины, бары и толпы народа, а улочки между спящими домами довоенной постройки, где пузырилась и извивалась темнота. Не та, что приходит, когда гаснут фонари, но та, что не растворяется даже в их свете. Скорее, она растворяет его. Изнанка Москвы, повидавшая слишком много. Однажды ты замечаешь её – и пути назад нет.

Время шло к одиннадцати, и пора было ускоряться. На метро я успевала в любом случае, но хотелось бы ещё расслабиться в ванне перед сном. Оценив расстояние до метро по карте, я решила срезать через дворики. Если, конечно, мне повезёт, и в решётчатых воротах арок будут открыты калитки.

Повезло. Калитка приветственно скрипнула и пустила меня в темноту уютного двора. Здесь изнанка ощущалась ещё сильнее, будто чем дальше забредаешь в её сердце, тем в большей степени становишься её частью. Это как сойти с тропы и затеряться в лесу, только тропой в конкретном случае служила тусовочная Маросейка.

Я поддалась очарованию дворов и почти забыла о метро, завороженно любуясь тускло-жёлтыми квадратами окон, бледно-зелёными и белыми фонарями и игрой теней на стенах. На одной из них было что-то написано, и я подошла поближе, чтобы разглядеть.

«Ты проснулась?» – спрашивала стена.

Я набрала полные лёгкие воздуха и задержала дыхание. Неужели история вот-вот повторится? Не хотелось бы. Я не особо сильно пострадала в той аварии – думаю, слово «пострадала» в этой ситуации вообще слишком громкое. Всего лишь сотрясение средней тяжести, даже домой отпустили почти сразу, строго наказав лежать и носить смешной воротник.

– И ты туда же? – сердито прошипела я, с нехорошим предчувствием вспоминая Михаила. – Проснулась, проснулась.

Справа что-то вспыхнуло и погасло. Фонарь. Я обернулась, и взгляд выхватил стену электробудки, на которой… было написано то же самое.

И на асфальте.

И на