важно выявить потолок возможностей твёрдого сорта пшеницы «Белотурка». И вот с этим потолком возможностей мы в хлебопекарне и будем работать.

– А откуда такая мысль появилась?

– Всё просто, Христофор Петрович. Мне ведь иногда такая особенная мучка в помоле попадает, ведро или два, случайно. Вот отсюда и мысль родилась, что не используем мы нашу белотурку во всей красе и силе. Связались с Дмитрием Ивановичем Филипповым. Рассказали ему о своей задумке. А он на это говорит: «Обязательно этим надо заниматься. Хлеб, созданный из местных сортов, тем и велик, что он к собственной ниве привязан. Лучше всего о зерне знают крупчатники. Возьмите с мельниц знающего человека и, главное, найдите хлебопёка, с творческой изюминкой, чтоб этим делом занимался, чтоб душой горел. Не будет такого человека, то хоть самую лучшую муку в мире себе на производство привези – толку не будет».

– А нашей мельнице от этого, какая польза? – недоумённо спросил Христофор Петрович.

– А самая прямая… Если учесть то, что из отобранной пшенички нам с вами удастся создать новый продукт, которого нет ни в одном городе страны и не может быть, потому что зерно такое только есть у нас и больше ни у кого нет. Вот и польза…

– Неужели на Муромский калач желаете замахнуться!? – воскликнул удивлённо крупчатник.

– А это зависит от того какие сливки мы снимем с этих полей? Мука покажет, на что стоит замахиваться. Ясно только одно, что от этого нового продукта цены и на изделия и на муку обязательно поднимутся. В прибыли будут и мукомолы, и кондитеры. Вот так вот, Христофор Петрович. И вы мне в этом деле поможете. Походим по полям, сделаем выкосы, отметим точки, и обмолоченные пробы с бирками увезём в Саратов. В Саратове медлить не будем, тут же зерно перемелем, и булки в печь. Затем будем смотреть, и пробовать получившиеся экземпляры. Ту пшеницу, из которой получатся лучшие булки, скосим и обмолотим отдельно. В выборе ценных экземпляров пшенички я только на вас полагаюсь. В муке я разбираюсь, а вот в растениях, когда они в поле растут – тут я совсем не специалист.

– Вот оно что-о-о?! Интересно-о-о-о… – протянул крупчатник. – Новое изделие, значит, решили сотворить… Это другое дело… Это совсем другой оборот. Я с вами, Афанасий Матвеич! Мне это дело нравится. Поехали. Начнём не с поля, а с деревни. Так вернее будет. Эй! Федот, трогай! – сказал он кучеру.

– Куда трогать то, батюшка? – спросил кучер, обернувшись.

– Как всегда, к Дарье Филимоновне держи.

– Но-о-о! Милые-е, – не сказал, а пропел кучер, дёрнул вожжи и пролётка тронулась.

– Почему с деревни начнём, Христофор Петрович? – спросил Афанасий Матвеич.

– А потому что, в ней люди живут, эти поля обрабатывают. И твои эти отрезки, и квадраты они лучше всех знают, потому, как и сеют, и пашут, и убирают веками… Я знаю, поля в целом, а они – в частности.

– А кто такая, Дарья Филимоновна?

– Сейчас узнаешь. Это как раз слепок женщины из поэмы Николая Некрасова.

– Ну, друг, ты хватил… – со смехом проговорил кондитер.

– Ничего не хватил. Сам увидишь. Между прочим, стряпуха отменная. Её пирогов поешь – пальцев на руке не досчитаешь. А сегодня, как раз суббота, завтра воскресенье. Возможно, и удастся нам откушать её пирога…

– Хвалить ты, Христофор Петрович, горазд…

* * *

А в это время, пока добрейшие Христофор Петрович и Афанасий Матвеич путешествовали по полям вёрст за сто от Саратова, в городе события текли, как своим чередом, так и не очень. Например, извозчик задавил на улице Белоглинской курицу. Купалась курица в дорожной пыли, радовалась теплу и неге, а её раз и нет. Это бывает. Это то, что своим чередом идёт. Или вот на улице Московской подвыпивший дворник получил за нерасторопность от барина по физиономии. Это тоже бывает. А вот, что бывает крайне редко или является, можно сказать, единственным фактом, так это то, что около булочной, уже знакомого нам, хлебопёка Дмитрия Ивановича Филиппова, о котором мы недавно говорили, собралась толпа. А если собралась толпа, то, сами понимаете, дело там происходит совсем не рядовое, это не задремавшую курицу колесом переехать.

* * *

Погожий день. На крыше филипповской булочной стоит пацанёнок лет одиннадцати, наигрывает на гармошке с колокольчиками и припевает. Внизу толпится народ. Кто-то качает головой, глядя на проделки безотцовщины, кто-то боится, что он сорвётся с крыши двухэтажного строения и, если уж не разобьётся насмерть, то покалечится наверняка.

– Санька! Хватит комедь разыгрывать! – кричит дворник Сысой. – Слазь, а то ухи поотвертаю!

– А ты пымай! – кричит в ответ Санька, – Тогда и отвертаешь!

«А, хорошо, стервец, играет». – Заметил кто-то из толпы.

«Эта гармошка ему досталась после отца; помер сердешный. С гармошкой мальчишка не расстаётся» – сказала пожилая женщина в платке, завязанном на два конца.

Откуда-то появились два полицейских в белых кителях с длинной лестницей. Лестницу поставили на землю и прислонили к стене. Один блюститель саратовского порядка стал по ней подниматься, то и дело, грозя мальчишке всякими карами. Другой полицейский стал взбираться по пожарной лестнице. И вот, когда полицейский, что поднимался по пожарной лестнице, добрался до кровли и стал осторожно по ней на четвереньках двигаться в сторону нарушителя общественного порядка, а другой, таким же порядком стал продвигаться к мальчишке с другой стороны крыши, произошло неожиданное. Гармонист не стал дожидаться, когда его схватят, перешагнул через оголовок крыши и ступил на узкий фриз, отделяющий первый этаж от второго.Толпа ахнула и замолкла, Любое неосторожное движение и падение вниз неминуемо. Полицейский развёл руками. Однако всё разрешилось благополучно. Мальчишка, просто ухватился за привязанную, им же ранее, верёвку, сбросил её конец вниз и по ней соскользнул на землю.

– Представление окончено, уважаемые граждане! – проговорил он, галантно раскланявшись и ловко увернувшись от Сысоевых пальцев, которые пытались схватить его за ухо, скрылся в растущем неподалёку кустарнике. После этого нерасторопный полицейский ещё долго по приставленной лестнице спускался с крыши, а кучка ребятишек из команды Шмони, глядя, как он осторожно нащупывает перекладины, покатывалась со смеха. Вот такой произошёл случай. А теперь давайте вернёмся к нашим путешественникам.

* * *

Минут через пятнадцать пролётка уже стояла около небольшого, но добротного дома. На шум, подъехавшего экипажа, вышла хозяйка. Из-за её спины выглядывало смущённое личико девочки лет четырнадцати. Видно дочери.

Хозяйка была крупного телосложения, как на деревне говорят – широкой кости, с немного вьющимися каштановыми волосами,