службы Яшкина [2].

— Задница, говорю, у тебя крепкая, майор, как орех. Пойдем-ка, я тебе засажу, попробуешь, как оно, с мужиком настоящим, а?

Генерал засмеялся, протянув руку к лицу Гляуберзонаса, но тут в его нос врезался кулак и Яшкин, звеня орденами и медалями, которыми он был увешан чуть не до пупа, рухнул на землю, смешно задрав ноги. Доктор прыгнул на него и продолжал бить по лицу, пока его не оттащили в сторону.

— Вешайся, тварь, — сказал заботливо поднятый на ноги преданными подчиненными Яшкин, вытирая рукавом текущую из носа кровь, — я тебе этого так просто не оставлю.

Продолжение угроз Гляуберзонас не услышал, потому что его уже оттащили в сторону, передали комендатскому патрулю, который доставил майора пред ясны очи заместителя коменданта гарнизона, и тот оперативно объявил ему десять суток за действия, порочащие… и всякое такое.

* * *

В госпитале доктор сразу же пошел в отделение, миновав кабинет начальника госпиталя, решив, что, кому надо, тот сам найдет, и вызволяли его из-под ареста не лясы с начальством точить, а оперировать. Выпив из солдатской кружки крепкого чаю, Гляуберзонас отправился в операционную, где и провел все четыре запланированных и одну внеплановую операцию, прерываясь на туалет (дважды) и перекус — наскоро проглоченный бутерброд, запитый водой (один раз), освободившись, если верить протоколам операций, через тринадцать часов и двадцать пять минут.

— Синицын, тащи поесть что-нибудь, я в ординаторской буду, — сказал он на ходу ординарцу, — а то я сейчас упаду.

— Сей момент, Иохель Моисеевич, уже всё готово, несу, — и, заметно прихрамывая (ампутация обмороженных пальцев правой стопы плюс спасение от начинающейся гангрены новыми антибиотиками в сорок втором, плюс последовавший за этим отказ от увольнения по ранению дали в сумме преданного, хоть и ворчливого ординарца), Синицын пошел в сторону кухни.

Но отдохнуть в ожидании еды доктору не довелось: в ординаторской его ждал особист Лемешев.

— Наконец-то, товарищ майор, я уже заждался.

— Это еще зачем? Завтра бы вызвали, к чему спешка, куда бы я делся? — спросил Иохель. — Да и устал я как собака, весь день на ногах.

— Это нам решать, товарищ майор, когда и с кем беседовать, — монотонным голосом ответил особист. — Сложилась очень неприятная для Вас ситуация. Вы избили на глазах у десятков свидетелей генерал-майора Яшкина. Он требует передать дело в трибунал.

— Это он трибуналу собирается рассказывать, как меня за жопу хватал и предлагал крепкую мужскую дружбу? Интересно будет послушать, — хмыкнул Иохель.

— Послушайте, майор, мне поручено разрешить ситуацию, — перебил его Лемешев. — Никто не хочет в такое важное для всей страны время заниматься мордобоем и подробностями личной жизни наших офицеров…

— Тащ майор, вот супчику горячего и картошечки с мясом, — не глядя ни на кого, открыл дверь и зашел в ординаторскую спиной вперед Синицын.

— Потом принесешь! Вон отсюда! — крикнул особист, и Синицын тут же исчез, оставив после себя только запах еды.

— Так что Вы там говорили о важном для всей страны времени? — спросил Гляуберзонас.

— Если коротко, то делу ход давать не будут. И Яшкин не будет против. Надо только принести генерал-майору извинения. Сущая ерунда, майор. И всё. Будете служить дальше, будто ничего и не случилось.

— Идите в жопу. Генерал-майор покажет дорогу, он знает. Я не собираюсь перед этим пидором извиняться. Трибунал — так трибунал. Я без работы нигде не останусь. Всё. Разговор окончен, — и Иохель стукнул кулаком по столу. — Синицын! Где мой ужин?!

* * *

Третьего июня одна тысяча девятьсот сорок четвертого года Иохель Моисеевич Гляуберзонас с гордостью удлинил свое воинское звание до «майор медицинской службы в отставке».

Отдохнув пару месяцев в Арзамасе (проведал маму и сестер и определив судьбу верного Синицына, у которого не осталось ни жилья, ни родни, поселив того рядом с мамой), Иохель уехал в Москву, где с легкостью устроился на работу в больницу имени Сергея Петровича Боткина. Гляуберзонас быстро начал делать карьеру: сначала стал заведующим отделением, потом его начали соблазнять ребята с кафедры факультетской хирургии и он даже написал три статьи в журнал «Вестник хирургии». Жизнь налаживалась. Он даже начал встречаться с дочерью профессора с кафедры факультетской хирургии и ее намеки на женитьбу не вызывали у него стойкого отвращения. Один из высокопоставленных пациентов сказал, что лично его очень возмущает отсутствие у такого замечательного специалиста отдельной жилой площади.

Идиллия прекратилась вскоре после смерти великого сына советского народа Андрея Александровича Жданова в сентябре сорок шестого года [3]. Сначала очередную статью без каких-либо объяснений отказались печатать в журнале. Потом главный врач придрался к какой-то мелочи и Иохель вновь стал простым ординатором. Профессорская дочка быстро стала холодна и неприветлива. Секретарь высокопоставленного пациента отменил назначенный прием, на котором должен был решиться тот самый пресловутый квартирный вопрос. Еще немного погодя к Иохелю поздно вечером заехал раввин из синагоги, расположенной в Большом Староглинищевском переулке, которого он совсем недавно очень удачно прооперировал по поводу камней в желчном пузыре и напрямик сказал, что лучше всего Иохелю будет оказаться сейчас где-нибудь подальше от столицы, желательно у моря [4]. Гляуберзонас, уже морально готовый к любым неприятностям, внял предупреждению и через две недели устроился на работу врачом в пароходство, в таком знакомом городе Кёнигсберг, за время его отсутствия ставшим Калининградом.

После короткой стажировки на берегу сначала его пристроили на сейнер, а потом и на сухогруз. Год коротких походов по Балтике, а потом первый отдел дал добро и Иохель получил шанс увидеть, что там творится на другом берегу Атлантического океана.

* * *

Стоянка в Гаване ничем не отличалась от таких же в других портах. Иохель в сопровождении корабельного замполита и старшего механика прогуливался по городу, заодно попутчики присматривали друг за другом, чтобы никто не поддался на возможные провокации, о чем им долго и упорно рассказывали в каждом порту перед выходом на берег. Ходили они таким составом постоянно, поэтому каждый был уверен в своем спутнике. Иохель с удовольствием рассматривал достопримечательности — ничего другого им не оставалось, так как на развлечения и даже еду денег не хватало.

Идущий навстречу белый мужчина лет пятидесяти в широкополой соломенной шляпе, цветастой свободной рубахе, ослепительных белых брюках и