Вера Огнева Ботаничка

Листья желтые тумана,

В дебрях птицы странной пенье.

Ночь тревожная обманом

Будит старые виденья.

Ни дороги, ни проселка,

Лес стоит громадой темной.

Бродят старые виденья,

Где-то воет пес бездомный.

1

Возвращение в электричке постепенно превращалось в ознобную тягомотину. Атмосфера вагона после долгого ожидания на ветерке сначала показалась теплой и удушливо-вонючей. Но очень скоро выяснилось, что вонь, как была, так и есть, а тепло — кажущее.

Кассирша замкнула станционный павильончик ровно в семнадцать ноль-ноль. Она же — буфетчица. Она же — самоглавнейший начальник полустанка. На возражения и просьбы повременить и не гнать людей на мороз, сдобная баба в пуховом платке молча ткнула варежкой в расписание. Ближайшая, она же последняя электричка должна была проследовать через двадцать минут. Типа — нифига вам не сделается, потерпите.

Дедок в тяжелой овчиной дохе безропотно затрюхал на платформу. Толстая тетка в пуховике и прилизанной с одного боку норковой шапке громко высказала претензию к законности действий кассирши, за что была послана по известному адресу. Мимоходом послана. Без особой злобности. Кассирша на здешнем обитаемом кусочке пространства чувствовала себя чуть пониже президента, чуть повыше премьер-министра. Похожая на голубого бегемота баба ее скорее забавляла. Остальной люд вообще не вызывал никаких эмоций, кроме одной тощей сучки в дубленке.

Мимо Анны мадам Железнодорожный Транспорт протопала весьма демонстративно. Два подбородка возмущенно вздрагивали, третий распирал ворот пальто: «Понаехали тут!»

Чем она их так всю жизнь раздражает? Этих, которые на билетах, пропусках, стойках и прочих турникетах? Тем, что никогда ничего у них не просит?

Го-о-ордая! На морозе будет колотиться, а не поклонится. Сука! Ну и мерзни.

За углом станционного домика бушевал такой жестокий сквозняк, что Анна быстро вернулась под прикрытие стены. И чего собственно совалась? Стой себе, не растрясай утлое тепло, благо, до электрички осталось пятнадцать, нет уже двенадцать минут.

Анна на сколько возможно вытянула рукава свитера и прикрыла ими тоненькие перчатки. Когда утром выезжала по истеричному звонку бабкиной соседки из города, красная спиртовая ниточка в термометре уютно замерла на минус пяти. Еще не холодно, и уже не слякотно — температура полного зимнего комфорта. За день мороз набрал обороты, захрустел снегом, заострил, похожие на осколки льда звезды.

Кто сказал: «Что с нами рядом смежность иных Миров, что там края, где тоже есть любовь и нежность…»? Нет в галактике ни любви, ни тепла. Там, как и тут холод, тьма и злая баба, отравившая собой все обозримое пространство.

Рядом притопывал несерьезными ботиночками еще один участник вокзального перфоманса — высокий мужчина в короткой куртке. Лицо он замотал шарфом до глаз. Под капюшоном угадывалось отсутствие шапки.

Прическу, отданную морозу в бестребное пользование, один знакомый называл когда-то шапкой менингиткой. Дело давнее, но она помнила. Она вообще его хорошо помнила. Валерик был прелесть и большой выдумщик; звонил ей по десять раз за вечер, все беспокоился, где она, как она, ела ли, когда легла спать; сказал однажды, что она потрясающе нестандартна, что она наделена таким количеством нежности, что на троих бы хватило, что она обладает великолепной остротой восприятия.

А женился через полгода на невысокой, крепенькой, похожей на тумбочку девице с другого факультета, и не преминул пригласить Анну на свадьбу — явился с друзьями и с пошленькой открыткой в руках. Эскорт она выставила, а следом и бывшему герою указала, куда идти.

— У вас не найдется зажигалки?

Анна дернулась. Иногда, без всякого повода к панике с ней приключалось истерическое содрогание всего организма.

— Моя замерзла, не горит. — Мужчина продемонстрировал бесполезный пластиковый баллончик, который только чиркался короткой искрой.

— Моя тоже замерзла, наверное.

Анне не хотелось снимать перчатку и лезть в узкое ледяное нутро сумочки.

— Если так, тогда — конечно, — покивал мужчина, помедлил, вдруг девушка передумает, и шагнул за угол.

Вернулся он мгновенно. Капюшон сорвало с головы. Шарф вздыбился. Куртку вообще поставило колом, будто под ней начали расправляться крылья.

— Там аэродинамическая аномалия, — кое-как выговорил мужчина. — Если распахнете шубу, в два счета можете долететь до города. Не хотите попробовать?

Обозлился, что не дала зажигалку, — решила Анна, — и подковыривает.

Она отвернулась, почти уткнувшись носом в крашеную светло-зеленую стену вокзальчика.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — мирно попросил мужчина из-под витков укрощенного шарфа, — это я так пытаюсь шутить. Боюсь от холода свихнуться окончательно.

Чтобы как-то выйти из неловкой ситуации, Анна подняла рукав свитера, отодвинула манжет и мужественно подставила голую руку морозу и ветру. Часы показывали, что электричка уже должна стоять на станции, светиться мутными окнами и фырчать пневматическими тормозами.

— Ага, ясно, — покивал незнакомец, глянув на циферблат. — Время — ноль, начинаем обратный отсчет.

— В минус бесконечность, — чуть не всхлипнула Анна.

Никаких признаков электровоза в студенистой от мороза темноте не наблюдалось.

— Пессимисты погибают первыми! — изрек мэн, как показалось Анне излишне весело.

— Или первыми чуют, что пора сдавать билеты на «Титаник», — огрызнулась она.

— Мысль дельная, но, к сожалению, не применимая в наших условиях. Нам даже до ближайшей деревни не добраться. Через двадцать шагов вмерзнем.

Обладатель несерьезной куртки правильно говорил. Как надо. Он даже заветное слово «блядь» ни разу не вспомнил. В его речи места для подобных выражений как будто не предусматривалось. Во всяком случае, он не маялся изысканием привычной «связки» слов.

Мистика, — подумала Анна, — в пяти километрах от деревни Хрюкино, на промороженном перроне встретить человека, который не удивился при упоминании минус бесконечности, понял и даже адекватно отреагировал. А мог бы, между прочим, и послать.

* * *

Вся ее поездка с момента, когда позвонила заполошная бабкина соседка и проорала в телефон, что дескать Генриховна-т помират, тоже оказалась сплошной мистикой.

Для начала не завелась машина. Все системы работали нормально. Окислитель! Первая ступень! Вторая ступень! Пуск!!! Приехали!

Ничего! То есть вообще