временем (1771) новый шведский король іус-тав III, проведший юность в Париже и изъяснявшийся на «галльском наречии» гораздо лучше, чем на своем родном, совершил на французские деньги очередной государственный переворот: под дулами пушек риксдаг принял пакет новых законов, существенно расширявших королевскую власть. Правительство превращалось в совещательный орган, а «просвещенный монарх», читавший Локка и Вольтера и сочинявший пьесы, стал самодержцем. Он тут же начал готовиться к войне с Россией, при этом заигрывая со своей «сестрой» Екатериной и клянча у нее деньги.

В 1775 году североамериканские колонии начали борьбу за независимость. Большую помощь повстанцам оказывала Франция, желавшая досадить давнему врагу — Англии, а может быть, и вернуть часть утраченных территорий. Лондон обратился за военной поддержкой к союзникам, в том числе к Санкт-Петербургу, однако Екатерина II не только не дала солдат, но и приняла декларацию о «вооруженном нейтралитете» (1780).

В год окончания (1783) Войны за независимость, называемой также Американской революцией, произошло еще одно значимое событие: Екатерина II издала манифест о присоединении Крыма к Российской империи. Она предприняла демонстративное путешествие в Тавриду в сопровождении австрийского императора Иосифа II, после чего Османская империя вновь объявила войну империи Российской (1787–1791). Она закончилась сокрушительным разгромом Турции и превращением России в великую черноморскую державу под властью императрицы, лелеявшей панславистские проекты. Россия окрепла настолько, что могла вести войну на два фронта: одновременно был разгромлен и давний союзник Турции — Швеция, Густав III, «полоумный шведский король», как называла его Екатерина, выставил России ультиматум, потребовав вернуть Швеции Финляндию и Карелию, а Турции — Крым; российская императрица ответила категорическим отказом. Эта «глупая война» закончилась без изменения границ, подписанием «вечного мира».

Густав III, жаждавший лавров великого полководца, тотчас начал готовиться к войне с Францией, где в 1789 году разразилась революция. Собираясь каким-то чудесным образом восстановить на престоле Людовика XVI, он занял у Екатерины приличную сумму на это «святое дело». Но спасти венценосного собрата не удалось: в марте 1792 года шведского короля застрелили из пистолета в Стокгольмской опере, где он плясал на маскараде. По указанию Екатерины русский посол в Париже готовил побег французской королевской семьи, заключенной в замок Тампль, однако и этим планам не суждено было сбыться: в 1793 году голову Людовика XVI, а потом и королевы Марии Антуанетты отсек нож гильотины.

В том же году Конвент ввел новое летосчисление — от основания Республики. Начиналась новая эра. А прежняя эпоха, открывшаяся бескровной революцией и закончившаяся одной из самых кровавых, вошла в историю под названием… эпохи Просвещения.

На самом деле весь XVIII век был веком революции — в умах, в сердцах, в образе жизни, затронувшей не только элиту, но и более широкие слои общества.

Пока на полях сражений грохотали пушки, в интеллектуальной атмосфере шла не менее напряженная борьба идей. Главным, как обычно, стал вопрос о власти: теория божественного происхождения государства и права получила соперницу в виде теории общественного договора, лишившую монархию ее сакрального характера. Новые поколения философов, отрясавших со своих ног прах идеологии абсолютизма, которая до сих пор казалась незыблемой, видели свой идеал в Англии, «стране свободы». Впрочем, Монтескьё и Вольтер расхваливали английскую конституцию, «не поняв в ней ни слова». Новые теории становились идеологической основой для переворотов, целью которых было привести к власти новых людей; достигнув своей цели, они быстро забывали о том, каким путем к ней пришли, — в политике все средства хороши.

Поколебав божественную основу трона, замахнулись и выше: XVIII столетие — век вольнодумства, отрицания догм религии, попыток создать культ абсолютного божества или, в крайних случаях, отрицать его вовсе. Утверждая определенную форму деизма, новая философия отвергала Церковь как социальный институт, порождающий раскол в обществе по религиозному признаку, и проповедовала идеи терпимости, осуждая религиозный фанатизм и предрассудки.

Эта же эпоха ознаменовалась зарождением «общественного мнения»: в европейских столицах, на популярных курортах складывались кружки, зарождались клубы, возникали салоны, где говорили о политике, литературе, искусстве или науке, музицировали. Впервые в истории решение монарха подверглось критике, когда французское «общество» единодушно осудило Регенсбургский мирный договор, заключенный Людовиком XV по окончании Войны за австрийское наследство, поскольку в нем не учитывались национальные интересы. Тогда это еще не имело серьезных последствий, но от сомнения в непреложности королевских деяний, как оказалось, был один шаг до лишения короля физической неприкосновенности…

Научные открытия позволили человеку подчинить себе силу пара и подняться в воздух, делались первые робкие шаги в освоении электричества. На публичную демонстрацию физических опытов продавали билеты, и публика ломилась на них так же, как в театры, в оперу, в читальные залы.

Новые веяния захватывали и провинцию: там выписывали газеты, читали книги, обсуждали события международной жизни. В Европе возникали новые средние и высшие учебные заведения, да и не только в Европе: Мария Английская в 1693 году основала в Виргинии Колледж Вильгельма и Марии, а Пгорг II в 1754-м — Нью-Йоркский колледж, ставший после обретения США независимости Колумбийским университетом.

Отрицавший благодатное воздействие наук Жан Жак Руссо вставил Разум в оправу из чувств; под его влиянием распространилась идея о роли воспитания в преобразовании личности, в улучшении человеческой природы. В музыке на смену барокко пришел классический стиль; в литературе же классицизм постепенно вытеснялся сентиментализмом и романтизмом.

Войти в общественную элиту теперь можно было не только благодаря происхождению, но и благодаря своим заслугам, образованности, познаниям. Просвещенные люди становились гражданами мира; именно Просвещение, а не бесконечные войны, должно было постепенно уничтожить границы.

Кстати, пером сражались не менее ожесточенно, чем шпагой. Закон о свободе печати в Англии породил настоящий печатный бум; язвительные и сатирические памфлеты выходили сотнями как в самом Альбионе, так и в Амстердаме, «столице свободы», или в Швейцарии. Впрочем, новых Джордано Бруно, готовых взойти на костер за свои убеждения, было