обнаружить вора или убийцу, было с самого начала изобретением писателей, привыкших считать этот способ разъяснения привилегированным. Чтобы он приобрел полную ценность, они вынуждены были представить сыщика чуждым преступной среде и условиям преступления: тем блистательнее будет раскрыт убийца, если вначале сыщик ничего не знает о нем. Сыщик Эдгара По — нечто вроде разгадчика криптограмм; не случайно По объединил одинаковым любопытством зашифрованное послание Золотого жука и тайну Мари Роже^[9]. Но для Бальзака, которого герцогиня д’Абрантес^[10] ознакомила со столькими полицейскими досье, для Бальзака, годами связанного с Видоком^[11], шефом Сюрте^[12], преступники и полицейские с самого начала знакомы друг с другом, и Вотрен^[13] в итоге становится, как и Видок, шефом Сюрте. Фьеве^[14] писал Наполеону: «Большие дороги стали безопасными, потому что никто, занятый в полиции, не получает доходов с грабежей на больших дорогах, в то время как грабежи растут в Париже по противоположным причинам… Жуликов терпят, потому что они выдают воров, а воров — потому что они выдают убийц… С тех пор, как начались наши гражданские смуты, где можно найти столько убийц, поджигателей, людей, совершающих ежедневно множество преступлений, как не в рядах полиции?»

Мифологическое отображение средств, применяемых полицией, ни в коей мере не идеализирует их: оно коренным образом отличается от них. Преступников ловят не благодаря сыщикам, а благодаря осведомителям, и Сыщик не является идеализированным осведомителем. Между Сыщиком и настоящим полицейским то же соотношение, что между Порфирием, следователем из «Преступления и наказания», и реальным следователем; то есть никакого. Персонаж, который больше всего занимает воображение современников, НИЧЕМ не обязан реальности.

Но древнее желание освободиться от удела человеческого, породившее Геракла, нашло в тайне, окружающей полицию, в туманной области, где она действует, в очаровании, которое таит в себе как преступление, так и наказание, последнее популярное воплощение. Ибо всякий миф этого рода — воплощение.

Авантюрист — еще один миф. Более тонкий, потому что Шерлока Холмса никогда не существовало, зато существовали великие авантюристы.

II

Миф об авантюристе связан с человеком из сфер, имеющих иную глубину. В том смысле, в котором Сыщик — это миф об интеллекте, Авантюрист сначала кажется мифом об энергичности, но, несомненно, является мифом бесконечно более сложным, в котором первую роль играет свобода. Он вошел в силу не более чем за сто лет.

Чтобы он установился в своих границах реальности, мечты, странствия и истории, в которых мы видим его, прежде всего требовалось, чтобы реальность стала способной на то влияние, что раньше принадлежало лишь воображению. Необходимо было, чтобы событие стало ценностью. На протяжении веков событие, даже самое редкостное или самое выдающееся, одним лишь тем, что оно случилось на самом деле, было лишено поэтической или романтической силы, той преображающей способности, которая и позволяет ему воздействовать на нас.

Когда Одерик де Порденон^[15], первый посол папы римского к Великому Моголу, достиг наконец Каракорума^[16], он был поражен, обнаружив двух людей, которые говорили по-французски и могли переводить его речь. (Хороший сюжет для фантазии — эти переводчики, встречавшие путешественников и завоевателей, когда они добираются до неизвестных земель: в бразильских экспедициях, или та девушка, которая вдруг начала понимать первых товарищей Кортеса^[17]… Мне вспомнились ножи с лезвием, почти стертым за годы заточки, найденные в сибирских безлюдных просторах, где туземцы не знали железа). Один из переводчиков был ювелиром с Моста Менял по имени Гийом Буше; несомненно, лилии, которые украшают некоторых средневековых Будд, обязаны его влиянию. Он стал чеканщиком у хана Манго^[18] — Чингисхан, которому Порденон привез письма папы, уже был мертв, по крайней мере, когда тот выехал в путь — и был ослеплен после того, как сделал для праздников в императорском шатре полный сервиз, где из сосудов в виде золотых юношей тонкой струйкой можно было разливать разнообразные крепкие напитки. Другим переводчиком была маленькая проститутка из Сите. Ее судьба была почти столь же блестящей, как судьба ювелира, но более жестокой. В поисках приключений она дошла до Вены и под стенами города попала в плен к монголам^[19]. Ее первейшее достоинство в то время, когда пленные каждый день умирали тысячами, позволило ей остаться в живых. Поскольку она была сметливой, одна из принцесс, которая исповедовала несторианство^[20] и хотела, чтобы ее служанка была христианкой, выбрала ее в последних рядах пленных, где-то между Трапезундом^[21] и Алтаем. Несколько позже принцесса тяжело заболела, и шаманы с пеной у рта твердили о том, что причина болезни — колдовское присутствие этой девушки. Ее распяли. Она держалась три дня на кресте, окруженная огнями, и кричала без остановки одну фразу, под неустанные удары снежных тамтамов: «Эти собаки-колдуны заколдовали мою госпожу, но она поправится!» Верила ли она в это или только кричала в безнадежной ярости? Принцесса выздоровела: распяли шаманов, а девушку освободили, и с тех пор стали относиться к ней с величайшим уважением. Порденон нашел ее услужливой и печальной, старавшейся преуспеть в карьере светской женщины — и не удивлялся уже, что встретил ее, так же как и она не удивлялась, что встретила его.

Далекая Принцесса — была ли она для Джауфре Рюделя^[22] больше, чем литературным мотивом? Как бы то ни было, среди тех, кого тронула его легенда, был персонаж несколько более решительный, чем Рюдель — Рено де Шатильон^[23]. Он решил отправиться в Триполи, не из-за любовной тоски, но потому, что Мелисинда обладала богатством, властью и свободой^[24]. Замечательно то, что он преуспел в этом. Христианские принцессы Востока формировали свою гвардию из джентльменов удачи — например, варанкинскую гвардию византийских императоров^[25]. Рено завербовался туда. (Можно вспомнить о Казанове, который был снедаем подобным желанием, но с негодованием отказался поступить в гренадеры к Екатерине II; правда, его военные таланты не шли ни в какое сравнение с талантами Рено). Он стал начальником этих элитных наемников, женился на принцессе, и теперь был обязан ее защищать. «Часто на войне удачливый солдат может надеяться стать королем». Став сеньором Заиорданья, он позволил, за справедливую ретрибуцию, проходить через свои земли паломникам в Мекку. Как только соглашение было подписано, и