организациях побываем.

Партизаны оделись, подпоясались, взяли свои мешки и направились вслед за Беляевым. В валенках, подшитых кожей, в лохматых собачьих папахах, в красных дублёных полушубках, в домотканых цветных кушаках, они привлекали внимание прохожих, и те с любопытством осматривали их.

В гостинице им отвели большую светлую комнату, правда холодную, но зато с зыбкими варшавскими кроватями, письменным столом из красного дерева и телефоном. Вскоре Беляев принёс откуда-то два больших чайника кипятку. Матвей достал из мешка сухари, сало, и партизаны уселись за стол. Потом они вынули кисеты^[4] с самосадом^[5] и, усевшись близ окна, в которое хорошо было видно улицу, закурили, разговаривая о Москве, о Ленине, вспоминая свою далёкую и родную Сибирь. Вечером они по очереди помылись в ванне и за ночь, впервые за долгую дорогу, хорошо выспались на мягких постелях.

На другой день утром, когда все собрались идти смотреть Красную площадь и Кремль, протяжно и тонко зазвонил телефон. Тарас Семёнович торопливо взял трубку с аппарата, и партизаны затаили дыхание.

— Владимир Ильич ждёт нас, товарищи, — сказал Беляев, одёргивая на себе короткую тужурку из серого шинельного сукна.

От неожиданности всего происшедшего никто и слова промолвить не мог. Стали торопливо одеваться. Дед Фишка сбросил с себя полушубок, достал из-под кровати свой мешок, вытащил из него новую холщовую рубаху и поспешно надел её.

Всю дорогу спешили. Беляев пробовал что-то рассказывать о Красной площади, о Лобном месте,^[6] но его слушали плохо.

Все были взволнованы мыслями о предстоящей встрече с Владимиром Ильичём. У ворот Кремля военный с винтовкой в руках остановил партизан. Беляев начал с ними объясняться, но откуда-то из-за ворот подоспел другой военный, по-видимому начальник караула.

— Сибирские партизаны? — спросил он весело.

— Они самые, — ответил Беляев.

— Пропустите их, Ксенофонтов, к Владимиру Ильичу идут, — сказал военный, приглядываясь к партизанам и не переставая поблёскивать белозубым ртом.

Когда дед Фишка, шедший предпоследним, поравнялся с этим военным, он всё тем же весёлым голосом спросил:

— Неужели, дед, и ты воевал?

— Нет, милок, кур щупал, — буркнул дед Фишка.

Военный засмеялся и долго смотрел восторженным взглядом на удаляющихся партизан.

Дверь кабинета Ленина отворилась, и партизаны увидели женщину.

— Пожалуйста, товарищи, проходите! Владимир Ильич просит вас, — сказала женщина, приветливо улыбаясь и отступая от двери в сторону.

Партизаны поднялись, переглянулись, выжидая, когда Тарас Семёнович войдёт в кабинет первым. Теперь, в эту последнюю минуту перед встречей с Лениным, Матвей вдруг почувствовал, что ему становится трудно дышать.

Владимир Ильич порывисто поднялся из-за стола и лёгкой, упругой походкой пошёл навстречу.

— Здравствуйте, товарищ Беляев! — громко и радостно сказал он и, окинув партизан быстрым внимательным взглядом, так же громко добавил: — Здравствуйте, товарищи!

Партизаны ответили смущённо и тихо. Владимир Ильич пожал руку Беляеву и повернулся к партизанам, стоявшим ближе к двери. Беляев представил делегатов. Ленин каждому пожимал руку. Когда очередь дошла до деда Фишки, Беляев с улыбкой сказал:

— А это у нас из мёртвых воскресший, Финоген Данилыч Теченин, наш знаменитый партизан и охотник.

— Как из мёртвых воскресший? — закидывая правую руку за спину и круто повёртываясь к Беляеву, спросил Владимир Ильич.

— Расстрелянный я, товарищ Ленин. Раны на мне от белых, — нетвёрдым от волнения голосом проговорил дед Фишка.

— Прихватили где-нибудь? — насторожился Владимир Ильич.

— Прихватили, подлюги, в Сергеве, на постоялом дворе. Ну, да ведь нас сразу от земли, товарищ Ленин, не отдерёшь. Выжил вот!

— Правильно, товарищ Течении. Контрреволюция хотела бы всех нас отправить на тот свет, но дудки! Нас от земли не отдерёшь!

Ленин проговорил это запальчиво, скороговоркой, чуть склонив голову набок и прищурив быстрые карие глаза. При этом он легко вскинул руку, потом сунул её в карман пиджака и всё так же порывисто прошёл за стол.

— Прошу садиться, товарищи, — сказал он, опускаясь в кресло.

Дед Фишка успел заметить, что ноги у Ленина крепкие, шаги лёгкие, как у охотника, исходившего полземли. «Ах, какой проворный! А лоб-то! Знать, ума палата», — думал дед Фишка.

Матвей смотрел на Ленина не спуская глаз. Ленин оказался совсем не похожим на того, которого рисовало воображение. Он был гораздо проще, человечнее и роднее. Его крепкое рукопожатие вернуло Матвею спокойствие.

Сообщение Ленину о жизни в Сибири, о таёжной войне должен был сделать Беляев. Но Владимир Ильич, задав партизанам несколько беглых вопросов о дороге, о порядках на транспорте, обратился сразу к Матвею:

— Вот вы, товарищ Строгов, стояли во главе партизанской армии. Вам хорошо известны думы мужика. Как по-вашему, чего ждёт сибирский крестьянин от Советской власти?^[7] Какие надежды он связывает с ней теперь, когда наша победа над колчаковщиной^[8] окончательно обеспечена?

Владимир Ильич откинулся на спинку кресла, прищурил глаза. Матвей помедлил, подбирая слова, ответил:

— Ждёт наш мужик теперь от Советской власти подмоги, товарищ Ленин, и желает, чтобы наставила она его на путь-дорогу.

— Все этого желают, товарищ Ленин. Ради этого и Колчака с иноземцами громили, — пробасил Силантий Бакулин.

— Гм… Ну, а на какую дорогу, по мнению мужиков, должна наставить их Советская власть? — чуть приподнимаясь, спросил Владимир Ильич.

— А это уж какую Советская власть укажет, — сказал Матвей.

— Ну, нет! Мужик по-своему думает. И не всякую дорогу он примет, — горячо возразил Владимир Ильич.

— А как же! Каждый хозяин о своём планует, — проговорил дед Фишка, давно ждавший момента вставить своё слово.

— Вот-вот! И Советская власть не может с этим не считаться! — воскликнул Владимир Ильич.

— Правда! А только мужик знает, что Советская власть плохой дорогой его не поведёт. Он сам за Советскую власть воевал, — убеждённо заметил Матвей.

— Значит, верят нам? — строго спросил Владимир Ильич.

— Как же не верить! Верят, товарищ Ленин, — опять прогудел Силантий Бакулин.

Эти слова, по-видимому, были приятны Ленину. Глаза его заблестели, и он задумчиво потёр ладонью голову.

Не спрашивая, а, скорее, подтверждая какую-то свою мысль, Владимир Ильич негромко сказал:

— Но верят не все.

— Мужик не ровня, — подхватил Матвей. — К примеру, наши Волчьи норы. Богатеи — эти и сейчас ещё ждут, не рухнет ли Советская власть. Боятся они её и в то же