АКСЕЛЬ ФРЕЛАУ
БЬЕТСЯ ПУЛЬС КОНГО
*
AXEL FRELAU
KONGO DEN PULS GEFUHLT
Halle/Saale, 1968
Перевод с немецкого
Б. Я. РОЗЕНА
Ответственный редактор
и автор послесловия
Ю. Н. ВИНОКУРОВ
М., Главная редакция восточной литературы
изд-ва «Наука», 1972
ПРЫЖОК В ЛЕОПОЛЬДВИЛЬ[1]
Над Средиземным морем было светло, несмотря на полночь и глубокую пропасть между самолетом и поверхностью волнующегося моря — восемь тысяч метров, — а может быть, именно поэтому. Громадная луна купалась в серебряном зеркале, оставляя за собой сверкающий шлейф — от Марселя до Сицилии. А вот луч последнего маяка на маленьком острове между Европой и Африкой даже не был виден. Затем на небе обозначилась линия североафриканского побережья, точно такая, как в атласе. Луна исчезла, погрузившись в море, и ночь стала синей, словно флакон чернил для авторучки. В стеклянном куполе самолета блистали звезды и непрерывно двигались на север. Сириус, Полярная звезда и Большая Медведица вращались вокруг оси. А может быть, мне это снилось.
Под утро я проснулся. Было четыре часа. В маленьком баре я встретил своих коллег, француза, испанца, швейцарца, они, как и я, летели в конголезский котел, на помощь конголезскому народу. В июле 1960 года, примерно за две недели до провозглашения независимости Конго, среди бельгийцев возникла паника, и бельгийские врачи, подобно остальным своим соотечественникам, уехали. В стране, равной по величине половине Европы, с населением в четырнадцать миллионов человек, осталось не больше ста врачей.
Мои коллеги беседовали с бельгийцем. Как и многие его земляки, он теперь возвращался в Конго. «Дело есть дело», — твердил он. Ему принадлежало агентство по фрахтованию судов в Матади, наиболее крупном транзитном порту Конго. Я вмешался в разговор.
— Почему вы уехали из Конго год назад?
— Видите ли, — сказал он, — началась матата.
Это конголезское слово обозначает все — от простой потасовки до революции.
— Разве в Матади была революция?
— С чего вы взяли? Просто волнения среди солдат. Тогда они происходили по всему Конго. Шайки солдат бродили по городу. Перепившись, они врывались в дома. Само собой разумеется, случались дикие сцены, и за нами пришло судно береговой охраны «Мооре». Распространился слух, будто бельгийские военные корабли пришли, чтобы стрелять в черных, и тогда солдаты совсем осатанели.
Бизнесмен отхлебнул кофе. Мои коллеги слушали его внимательно, я видел на их лицах ужас. Как всегда, поведение солдатни вызывает отвращение, однако причины противоречий гораздо глубже.
— Меня удивляет, что вы после этого возвращаетесь в Конго, — сказал я.
— Милый друг, дело есть дело. — Он посмотрел на меня как бы сверху вниз. — Без нас им все же не обойтись. Они сами просят, чтобы мы вернулись.
— Ага, старая фирма под новым флагом.
— Примерно так. Наконец они получили то, чего хотели: независимость, свой государственный флаг, президента и все прочее.
— Ну да, но мне кажется, что независимость у них весьма ограниченная. Нечто вроде побелки фасада. Старые магазины с новыми вывесками.
— Как понимать! Впрочем, иначе и быть не может. Независимость пришла несколько преждевременно. Даже наш король попался на эту удочку. Вот им и поднесли независимость на серебряной тарелочке.
— Что вы говорите! А я ведь думал, что вашему королю не оставалось ничего иного. Под давлением обстоятельств он, так сказать, был вынужден…
Бельгиец взглянул на меня несколько смущенно и не удостоил ответом. Его враждебность была понятной. Ведь он, как и его земляки, с нетерпением ожидал «Мооре», чтобы тот спас их от взбунтовавшихся солдат, которых они до сих пор использовали как послушное орудие для усмирения их соотечественников. Он был также свидетелем бурной сцены на корабле, когда истеричные женщины умоляли капитана обстрелять эту «черную сволочь».
Он принадлежал к ним. Ему было неприятно даже напоминание о том, что год назад была перевернута последняя и самая постыдная страница почти восьмидесятилетней колониальной истории Бельгии. Начавшаяся вместе с мятежом солдат анархия, которой так хотели бельгийцы, ибо она оправдывала дальнейшее существование колониализма в Конго, обратилась против них самих. Они стали жертвой собственной паники. От игры провокаторов пострадала не только молодая республика. Бельгийцам также пришлось расплачиваться.
Это уже было позади. Прошел год, буря, по-видимому, улеглась. Можно было возвращаться и снова заниматься бизнесом. Так поступали крупные воротилы, почему же фрахтовщику не последовать их примеру?
Загорался день. Горизонт из светло-голубого стал розовым, потом желтым, и вот наступило утро. Под нами испарялся безбрежный океан облаков, африканская земля вставала, словно из ванны. Желто-коричневая, она напоминала львиную шкуру, местами покрытую зеленой плетенкой — скудной растительностью саванны.
Но вот голая земля кончилась. Мы летели над девственным лесом. Густая, черная чаща, сквозь кружево сучьев вьется серебряная дорожка. «Под нами Конго», — сказал пилот. Мы не успели даже щелкнуть языком, как пересекли экватор. Без купели Нептуна. В реактивном самолете романтика погибает.
Впрочем, разве полет в Конго сам по себе недостаточно романтичен? Путешествие в незнакомую страну, где построено сравнительно много больниц, оставшихся теперь без врачей? Конголезских врачей нет совсем. Университет Лованиум в Леопольдвиле открыл свои двери абитуриентам лишь в 1956 году. Позднее я познакомился с двумя из восьми конголезских коллег, окончивших университет.
Всемирная организация здравоохранения решила заполнить брешь и направила в Конго свыше двухсот врачей и эпидемиологов. Это было лишь скромным подспорьем в беде, постигшей Конго, однако в области здравоохранения положение вскоре улучшилось.
В Женеве мне сделали различные прививки, застраховали меня на случай жизни и смерти, и я полетел.
Теперь все мы с любопытством ожидали будущего. Кто ближе людям, чем врач, кто лучше понимает их и подоплеку всех событий? Нужно только быть наблюдательным, не поддаваться общепринятым предубеждениям и, прежде всего, знать, откуда ветер дует.
Самолет начал снижаться. Под нами Конго росло
