Разрешите представиться

 

 

Меня зовут Владимиром Егоровичем. Фамилия — Букреев. Мне сорок лет. Ничем выдающимся жизнь моя не отмечена. Обыкновенный инженер, обыкновенный специалист по измерительным приборам.

Рост — сто семьдесят два сантиметра. Вес — восемьдесят восемь килограммов. Это не мало, но и не так уж много, чтобы бить тревогу и просить в месткоме путевку на Кавказ. Раньше, лет десять назад, я еще любил ходить зимой на лыжах, а летом — кататься на лодке. Но теперь мне некогда тратить время на такие пустяки. Понимаете, у меня очень много работы — дохнуть некогда. Днем я сижу в конструкторском бюро и ломаю голову над тем, как облегчить и получше скомпановать очередной прибор, а вечером, дома, редактирую технические переводы.

У меня есть мечта: я хочу купить «Москвич», но машина стоит довольно дорого. Вот и приходится работать, а не гулять в свободное время...

Моя жена—Анна Михайловна — экономист. Ей... впрочем, не буду уточнять, женщины этого не любят, ей несколько меньше лет, чем мне. Анна Михайловна хорошая женщина и любящая мать наших детей — Сережки и Юли.

Дети у нас нормальные. Сын тринадцати и девочка десяти лет. Учатся ребята в среднем на 4,27 балла. Иногда они заставляют меня решать задачки на уравнения. Знаете, в одну трубу вливается, в другую вытекает...

Анна Михайловна сердится, когда я суюсь в Сережкины учебники, вероятно, она права. В наше время отцы не решали задачек на уравнения, но я не могу отказать детям — очень уж много им задают на дом, прямо ужас сколько они сидят над уроками.

Излагать свою биографию во всех деталях не входит в мои планы. Во-первых, потому что человек я скромный, во-вторых, потому что сколько бы ни старался, ничем похвастать не сумею. Но об одном случае из нашей семейной хроники расскажу.

Не так давно Сережка вытащил из старой коробочки, что хранится в моем письменном столе, потемневший пятиугольный жетон. Повертел жетон в руках, прочитал надпись на обороте значка и спрашивает:

— Пап, а пап, это твой значок?

— Мой.

— Так тут же написано: «Победителю соревнований по академической гребле». Выходит, победитель — ты?

— Был. Только давно. В одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году, сынок...

— Здорово! Расскажи, пап.

— Что рассказать?

— Как ты стал победителем и вообще.

На столе передо мной лежала толстенькая пачка листков— перевод статьи для сборника «Современные измерительные приборы в шведском машиностроении». Статью надо было прочесть к следующему утру. Голова трещала от длинных столбиков цифр, я успел уже обалдеть от сигарет, и, если говорить откровенно, предаваться воспоминаниям мне совсем не хотелось. Но Сережка не отходил от стола и так старательно заглядывал мне в рот, что отмахнуться я не мог. Начал рассказывать. И произошла удивительная вещь. Стоило припомнить, как мы вышли на старт километровой гонки, и в комнате запахло вдруг рекой, послышался скрип уключин, зазвучал сипловатый голос нашего рулевого:

— И-и-и раз, и-и-и два! Спокойно, мальчишки...

Черт возьми! Сколько лет прошло, а все представилось так ясно, словно гранитные трибуны Парка культуры проплыли передо мной не далее чем вчера.

Мы очень трусили на дистанции. Мы рвали весла с таким остервенением, будто бы за бортом была не обыкновенная мутноватая вода Москвы-реки, а наш злейший враг. Мы задыхались, мы блестели от пота и выиграли этот труднейший километр в жизни...

А потом гремела музыка. Долговязый председатель гребной секции вручал нам жетоны победителей и призы, представитель спортивной газеты просил сказать два слова о будущих планах...

— Значит, ты экс-чемпион, папа?

— «Экс»?

— «Экс» — значит бывший, — тоненьким голоском объяснила Юля. Оказывается, она стояла за моей спиной и слушала всю историю от самого начала до самого конца.

Почему-то я разозлился на ребят. Это со мной редко случается, но тут случилось. «Бывший!» Я вам покажу «бывший!»

— Марш спать!

— Володя,— сказала Анна Михайловна,— сейчас половина восьмого, куда ж ты гонишь детей спать?

— Я никого никуда не гоню, Аннушка. Мне надо работать. Понимаешь, ра-бо-тать!..

Сережка и Юля выкатились из комнаты, Анна Михайловна тоже ушла, как бы невзначай обронив напоследок: «Работать, работать, всегда работать. С ума можно сойти...»

«При измерении цилиндрических полостей переменного диаметра...» — я поймал себя на том, что в четвертый раз перечитываю самую обыкновенную фразу и решительно ничего не понимаю.

В комнате пахло рекой.

Это был запах двадцатилетней давности. Любимый запах минувшей молодости. Плескалась вода у гранитного парапета, шелестел ветерок, соленый пот щекотал за ушами. Прошлое вернулось вдруг и сладостным кошмаром охватило душу,

Покой и мир под домашними оливами кончился.

Что ждало нас впереди, я не знал.

Через четверть часа голова разболелась еще больше. Таблетка тройчатки не помогла, не помог и нарзан из холодильника. Статья осталась невычитанной.

В этот день я рано лег спать, и всю ночь мне снились реКа, и стук весел в уключинах, и звонкие удары финишного гонга...

Утром пришлось отправиться в поликлинику. Голова болела не переставая, подташнивало, настроение было кислей позавчерашнего кефира.

 

Врач смерил кровяное давление, выслушал сердце, расписался черенком своего блестящего молоточка на моей груди и сказал тоном, не терпящим возражения:

— Переутомление. Курите?

— Курю.

— Сколько?

— Пачку в день.

— Надо бросать. Пьете?

— Иногда. По стопочке.

— Надо бросать и это дело. Физзарядку делаете?

— Благодарю вас, доктор, все ясно: не курить, не пить, не волноваться, беречь сердце, гулять перед сном, обтираться до пояса холодной водой по утрам...

— Правильно. Бюллетень на три дня. Печать в регистратуре. Следующий, входите!

Следующий вошел, я вышел.

В скверике играли ребятишки. Утро было прозрачное, теплое. Высоко над домами плыли такие белые и пушистые облака, что казались они не настоящими, а нарисованными. Я сел на зеленую лавочку, закурил и задумался.

«Сорок лет. Не так ведь и много, а вот, поди ж ты, сдает, видно, мотор...»

Мимо пронеслась стайка ребят.

— Лешка, не вырывайся, а то как дам раз,— заорал маленький, верткий паренек в синих трусиках и голубой майке,— тогда узнаешь!..

Прошли девушки в нарядных ситцевых платьях.

Одна — светлоголовая, другая — темная. Беленькая сказала