Золотые ворота. Черное солнце
ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА
Я есмь народ, — народной Правды сила
покорена вовеки не была.
Меня беда, чума меня косила,
а сила снова расцвела.
Павло Тычина
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
— …В предзакатную пору схоронили сыновья старейшину племени на днепровской круче, насыпали высокую могилу, а в знак верности отцову завету собственной кровью окропили землю, которая услышала из уст умирающего величайшую из тайн, и глядя на ночь отправились в путь. В тот путь, которого еще никому из смертных не удалось одолеть.
Не дни, не месяцы — годы миновали, а посланцы старейшины все шли и шли через лога и пущи, по болотам и пустыням к заветным россыпям упавших с неба звезд. И сопровождали их добрый мир, высокие думы и светлые стремления. Сопровождали, пока старший из них не сказал:
«Не идти нам, братья, больше вместе. Нет у меня уже ни сил, ни здоровья для новых переходов. Да и зачем искать Золотые ворота? Сколько лет мы провели в дороге, а где они, те россыпи солнечного камня?.. Если прапращуры в течение веков не смогли до них добраться, то стоит ли пытаться нам? Я долго думал над завещанием отца и вот на склоне лет могу сказать: величайшее счастье смертных — это вольно жить, радоваться новому дню и улыбаться солнцу. Ну, а если вам этого слишком мало, шагайте дальше. Я же больше не ходок».
Никто не стал его уговаривать. Ведь не уговаривают тех, кто отверг клятву крови. Только с сожалением посмотрели на него братья и оставили под тихим бором над спокойным плесом доживать остаток дней. А сами снова пустились в путь. И год за годом все шли и шли вперед. И ни адский зной, ни морозы злые не могли остановить их. Лишь одного остановила поднебесная высь. Как только сжалось его сердце от страха на крутизне, слепое бездонье навеки разлучило слабого духом с братьями.
Сто дорог, сто препон выпало преодолеть двум оставшимся смельчакам на своем пути. Но вот путь им преградила еще и стремительная, разъяренная река. И тогда младший сказал:
«Жизни у нас уже слишком мало, чтобы искать брод. Так давай вплавь напрямик», — и бросился в кипень.
Но сколько светит солнце, никого из смертных еще не выпускала эта ненасытица на противоположный берег. Не выпустила она и самого младшего из странников. Как только он оказался на быстрине, бушующий поток подхватил его, точно сосновую хвоинку, закрутил-завертел и неумолимо понес в седую безвестность…
Вот так и остался последний сын старейшины один как перст. Долго стоял он над ревущим потоком, долго вглядывался в алчные белогривые буруны, а потом из последних сил побрел по берегу встречь течению. Сколько времени он шел, сбивая о камень ноги, того никто не ведает. Лишь когда борода его выросла до земли, а на бескровное, изрезанное глубокими морщинами лицо легла зеленоватая тень смерти, увидел вдали брод. И, изнемогая от нечеловеческой усталости, пустился поперек течения. Ужасен был тот поединок, и все же река покорилась. Едва ступил последний из братьев на противоположный берег, как сразу увидел на горизонте сияющие Золотые ворота. Но в тот же миг почти бездыханный рухнул на землю…
Спокойный, убаюкивающий, словно журчанье полевого ручейка, юношеский голос внезапно оборвался. В морозной тишине слышалось лишь монотонное шарканье лыж по слежавшемуся снегу и приглушенный шепот леса под легким дуновением ветерка.
— А что же дальше?..
— Неужели он так и умер в считанных шагах от россыпей солнечного камня?
— Не тяни же, Олесь! — заговорили наперебой хлопцы.
Их было четверо. Молодых, обуреваемых радужными мечтами, сдружившихся в студенческой семье университета, четверо беспокойных путешественников. Вереницей тянулись они по узкому коридору лесной просеки, оставляя за собой ровную лыжню. Вел эту вереницу Иван Кушниренко — староста курса и лучший лыжник филологического факультета. Вслед за ним легко шел признанный студенческий поэт и заводила Андрей Ливинский, потом — Федор Мукоед. И только Олесь Химчук несколько в стороне торил собственную лыжню, нанизывая речитативом, словно бусины на нитку, слова древней легенды.
— Что же все-таки произошло с последним искателем россыпей солнечных камней, падающих погожими вечерами людям на счастье?
— А то, что и должно было произойти, — подал голос Олесь. — Упал он на каменистый берег и с ужасом понял: никогда не подняться ему на ноги и не показать своим соплеменникам путь к Золотым воротам. Смерть студеным вином медленно растекалась по его жилам, густым туманом застилала глаза. Наверное, он так бы и умер возле угрюмой ненасытной реки, если бы вдруг не явился ему призрак покойного отца и не молвил с укором:
«Ты кровью клялся на моей могиле найти россыпи солнечного камня. Так помни же: ты один на всем белом свете знаешь дорогу к Золотым воротам человеческого счастья. На веки вечные ляжет проклятие на наш род, если унесешь эту тайну с собой в могилу. Забудь усталость и продолжай путь!..» Услышал он эти вещие слова и неимоверным напряжением воли одолел смертельную усталость. На локтях пополз к Золотым воротам. Однако перебраться через их порог уже не было сил. Тогда протянул руку, схватил одну из звезд, чтобы передать людям, но… В тот же миг в его груди остановилось сердце…»
Закончил Олесь свое повествование, и сразу наступила гнетущая тишина. Хлопцы шли, потупив взоры. Казалось, даже могучий стосильный бор застыл в элегической задумчивости, заглядевшись на уже по-вечернему глубокое и пастельно-синее небо. И ветерок как-то уж слишком внезапно утих, перестал шастать по заснеженным вершинам деревьев и отряхать на землю серебристую порошу.
— Печальна, Олесь, твоя легенда, — первым отозвался Андрей. — Поэтична, но печальна. Выходит, человеку недостаточно жизни, чтобы найти свое счастье…
— Выходит, так.
— Но почему же тогда все испокон веков его ищут? — вступил в разговор Иван Кушниренко.
— Такова уж натура человеческая.
— Э, нет, на натуру нельзя все списывать! В наше время, когда мы кузнецы собственного счастья…
И вдруг сиплый, прерывистый голос издалека:
— Хлопцы, пора бы домой поворачивать. Гляньте, где солнце! Сколько еще можно слоняться по этому бездорожью?
Иван
