воспринимаю.
– Не желая быть полезным для других, – возмутился Силгур, – сам ты существуешь благодаря времени, стараниям и жертвам полезных для тебя людей, пользу которых ты охотно принимаешь и часто выпрашиваешь. Глупец, ты даже не понял – за что отец наказал тебя этой хворью. Так он пометил для всех твою жадность, не имеющую границ!
Руди не знал, о чём странники спорили дальше и какие взаимные доводы позволили им договориться. Проглотив кусочек солонины, от переполнения чувств и эмоций, он на время потерял сознание и очнулся свисающим на плече Силгура. Позади, рядом друг с другом, шли Уллиграссор и Рарон. Глядя на них, невозможно было поверить, что они вообще могли ссориться. «Значит, мне показалось», – подумал Руди про себя и смирился с тем, что надумал.
Им нужно было двигаться вперёд. Поселение Сирлебингов оказалось ближе, чем они думали. Вдали, но в обозримых пределах, виднелось то, что не могло возникнуть и остаться в пределах Лальдируфф, и это было прекрасно.
– В первый и последний раз я прошу, нет – я заставляю тебя быть для меня полезным! Это был тот самый день, когда Руди обрёл ясность в единственном для него жизненно важном вопросе. Он окончательно разочаровал отца. – Я должен знать, – едва сдерживая гнев, говорил Рудольф-старший, – что она успела собрать за то время, пока ты пребывал в праздности, позволяя «троянскому коню» вторгаться в наше семейное дело! Живо дай мне ключи от её квартиры, а завтра вечером отвези её куда угодно, хоть в ад, лишь бы она не совалась в свой чёртов дом! Руди был окончательно раздавлен. Взывая к некогда всепрощающей и всепозволяющей любви отца, он повторял одно и то же: – Там ничего нет! – Для тебя вообще ничего нигде нет! – кричал отец, демонстративно протягивая к сыну открытую ладонь. Руди послушно отдал ключи. Как и было ему велено, следующим вечером он отправился с Авророй в лесной домик, построенный по указанию Рудольфа-старшего сразу же после смерти его супруги, специально для своего единственного на тот момент сына, чтобы маленький Руди научился принципу – «теряя одно, получаешь другое». Оставив на время все имеющиеся у них разочарования, беспокойство и ожидания, Руди и Аврора лежали в объятиях друг друга, безмолвно, не думая лишнего. Они застыли в покое, прислушиваясь к строгому переходу секундной стрелки настенных часов. Так же строго их жизнь переходила из одного сценария к другому. Им обоим нравился звук бесконечного времени. Тогда, вдали от разочарования, беспокойства и ожиданий отца, Руди почувствовал – он любит Аврору. Тогда, для желанного счастья ему не нужно было большего. Возвращаясь обратно, он мучался тревогой, что Аврора почувствует неладное и не успокоится до тех пор, пока не нащупает правду либо что-то указывающее на правду. Он представлял ужас разрушения и бардак – последствия обыска, ведь ему было хорошо известно отношение Рудольфа-старшего к чужим вещам. То, что он увидел, осторожно переступая порог квартиры, поразило его куда сильнее, чем страшные ожидания и красочные фантазии предполагаемого бедствия. Не было ни единого видимого признака, что в квартире кто-то был. Всё находилось на своих местах. Даже мелкие вещи, наспех разбросанные в неположенных для этого местах, лежали нетронутыми. Абсолютно ничто в пространстве вокруг не сместилось ни на дюйм. Аврора чувствовала себя в безопасности и мирно суетилась, вспомнив о массе незавершённых дел. Поездка в лесной домик вернула её в прежнее состояние беззаботной радости. Впервые за долгое время, был понятен смысл её слов. Опасность миновала их пару. Руди ощутил облегчение и с надеждой подумал: «Он ничего не нашёл». Безжалостную правду о том, что отец нашёл искомое, Руди понял на похоронах Авроры. Глядя на реакцию её верных друзей и коллег, когда Рудольф-старший вошёл в церемониальный зал, невозможно было не заметить – его отца боялись, не решаясь даже смотреть в его сторону. Рудольф-старший организовал для Авроры пышные похороны, вложив в пафосную церемонию прощания собственные деньги и душу. Сказочно красивая, словно живая, она лежала, под прелестным покровом благоухающих белых орхидей. За это было хорошо заплачено. Лучший в своём деле танатопрактик скрыл уродливые следы её смерти от любопытных глаз. Подходя к гробу, люди шептались об одном и том же: «Великолепная работа! Не подумал бы, что её разорвало». «Интересно, голову пришили или как вообще это делается?..». «Вот это да-а…». «В это невозможно поверить, но она прекрасна». «А что, если голову просто положили с надеждой, что и так обойдётся? Одно неловкое движение – и все мы станем свидетелями скандальчика с элементами шока. Обожаю чёрный юмор». Заняв место родных, которых у Авроры не осталось, Рудольф-старший в окружении своей новой семьи, принимал слова соболезнования. Руди испытывал благодарность к отцу за неожиданно широкий, не присущий его натуре, жест. Тогда, в горе, смятении и тяжком осмыслении одномоментно навалившихся на него противоречивых чувств, он не догадался, что Рудольф-старший так же организовал смерть Авроры, а немного позднее – изощрённое глумление над её памятью при активном участии и личном вкладе в грязное дело её же друзей. Но какими бы ужасными не были люди, погубившие Аврору и осквернившие её память, главную и решающую роль в этой истории сыграл Руди.
– В первый и последний раз я прошу, нет – я заставляю тебя быть для меня полезным! Это был тот самый день, когда Руди обрёл ясность в единственном для него жизненно важном вопросе. Он окончательно разочаровал отца. – Я должен знать, – едва сдерживая гнев, говорил Рудольф-старший, – что она успела собрать за то время, пока ты пребывал в праздности, позволяя «троянскому коню» вторгаться в наше семейное дело! Живо дай мне ключи от её квартиры, а завтра вечером отвези её куда угодно, хоть в ад, лишь бы она не совалась в свой чёртов дом! Руди был окончательно раздавлен. Взывая к некогда всепрощающей и всепозволяющей любви отца, он повторял одно и то же: – Там ничего нет! – Для тебя вообще ничего нигде нет! – кричал отец, демонстративно протягивая к сыну открытую ладонь. Руди послушно отдал ключи. Как и было ему велено, следующим вечером он отправился с Авророй в лесной домик, построенный по указанию Рудольфа-старшего сразу же после смерти его супруги, специально для своего единственного на тот момент сына, чтобы маленький Руди научился принципу – «теряя одно, получаешь другое». Оставив на время все имеющиеся у них разочарования, беспокойство и ожидания, Руди и Аврора лежали в объятиях друг друга, безмолвно, не думая лишнего. Они застыли в покое, прислушиваясь к строгому переходу секундной стрелки настенных часов. Так же строго их жизнь переходила из одного сценария к другому. Им обоим нравился звук бесконечного времени. Тогда, вдали от разочарования, беспокойства и ожиданий отца, Руди почувствовал – он любит Аврору. Тогда, для желанного счастья ему не нужно было большего. Возвращаясь обратно, он мучался тревогой, что Аврора почувствует неладное и не успокоится до тех пор, пока не нащупает правду либо что-то указывающее на правду. Он представлял ужас разрушения и бардак – последствия обыска, ведь ему было хорошо известно отношение Рудольфа-старшего к чужим вещам. То, что он увидел, осторожно переступая порог квартиры, поразило его куда сильнее, чем страшные ожидания и красочные фантазии предполагаемого бедствия. Не было ни единого видимого признака, что в квартире кто-то был. Всё находилось на своих местах. Даже мелкие вещи, наспех разбросанные в неположенных для этого местах, лежали нетронутыми. Абсолютно ничто в пространстве вокруг не сместилось ни на дюйм. Аврора чувствовала себя в безопасности и мирно суетилась, вспомнив о массе незавершённых дел. Поездка в лесной домик вернула её в прежнее состояние беззаботной радости. Впервые за долгое время, был понятен смысл её слов. Опасность миновала их пару. Руди ощутил облегчение и с надеждой подумал: «Он ничего не нашёл». Безжалостную правду о том, что отец нашёл искомое, Руди понял на похоронах Авроры. Глядя на реакцию её верных друзей и коллег, когда Рудольф-старший вошёл в церемониальный зал, невозможно было не заметить – его отца боялись, не решаясь даже смотреть в его сторону. Рудольф-старший организовал для Авроры пышные похороны, вложив в пафосную церемонию прощания собственные деньги и душу. Сказочно красивая, словно живая, она лежала, под прелестным покровом благоухающих белых орхидей. За это было хорошо заплачено. Лучший в своём деле танатопрактик скрыл уродливые следы её смерти от любопытных глаз. Подходя к гробу, люди шептались об одном и том же: «Великолепная работа! Не подумал бы, что её разорвало». «Интересно, голову пришили или как вообще это делается?..». «Вот это да-а…». «В это невозможно поверить, но она прекрасна». «А что, если голову просто положили с надеждой, что и так обойдётся? Одно неловкое движение – и все мы станем свидетелями скандальчика с элементами шока. Обожаю чёрный юмор». Заняв место родных, которых у Авроры не осталось, Рудольф-старший в окружении своей новой семьи, принимал слова соболезнования. Руди испытывал благодарность к отцу за неожиданно широкий, не присущий его натуре, жест. Тогда, в горе, смятении и тяжком осмыслении одномоментно навалившихся на него противоречивых чувств, он не догадался, что Рудольф-старший так же организовал смерть Авроры, а немного позднее – изощрённое глумление над её памятью при активном участии и личном вкладе в грязное дело её же друзей. Но какими бы ужасными не были люди, погубившие Аврору и осквернившие её память, главную и решающую роль в этой истории сыграл Руди.