в какой-то мере поиск истины. Глядя в лишенные света глаза взрослых, испытывающих перед тобой стыд за утраченную простоту сердца, я понял, что никогда не хочу видеть мир как они. Вспышкой молнии внутри озарила мысль, «что так взрослеть необязательно» – что можно продолжать видеть мир так же.*

Я болел лунатизмом и мне постоянно снились кошмары. Однажды, проснулся от холода, в комнате кто-то был. Невидимые существа, питающиеся страхом, держали ручку и лишили меня голоса, чтобы я не мог закричать. В слезах, я продолжал биться в дверь, пока с той стороны не открыла мама. Годы спустя один мой друг рассказал, что до восьми лет молчал, и родители думали, что он, ну знаете – «другой», а молчал он, потому что общался с невидимыми существами, запретившими ему говорить с людьми, или они исчезнут и он забудет про всё. Когда он заговорил, он на много лет забыл об этом, и вспомнил уже взрослый.

Для борьбы со злом пришлось выдумать миры Фантазии. На рубеже семи лет они начали исчезать один за другим. Беженцы мифических существ из уничтоженных миров сеяли панику и страх рассказывая о грядущей пустоте, пока их хрустальные парусники разбивались, сталкиваясь с реальностью… Мысленно облетев оставшиеся долины водопадов, подводное царство синих львов и небесный город, я воплотил лучшие проявления сказочных миров в полководцев для последней битвы на рубеже семи лет. В моих фантазиях они объединились и победили, но они, решив сохранить самобытность, ушли в глубины памяти, каждый с яркой частицей меня, но кто знает, что их там ожидало…

В шесть лет я очень хотел собаку, и просил отчима, которого считал отцом – о таком подарке на день рождения. Он предложил условия – если я буду подтягиваться семь раз, то он купит таксу, а если десять, то овчарку. Ясное дело, надо было сразу копить на овчарку, но подтягивания не давались. Целый год я не отлипал от турника и как-то однажды подтянулся шесть раз. Радостный, согласный уже на таксу я пришёл домой и узнал, что родители разводятся. Это было моё первое жестокое знакомство с реальностью. Осознание того, что родители ошибаются, того что мир окончательно разрушен и что самое страшное, что мой папа, вовсе и не папа, погружало в детское отчаяние. Мир, в который я пришел, оказался совсем не таким. Это тёмное, плохое место и скорее всего я попал сюда в наказание за что-то. В Комсомольской роще на Красной поляне кто-то облил бензином и сжег деревянных богатырей с кольчугами из пробок, и других сказочных существ. Мы приходили сюда с бабушкой вешать кормушки для птиц зимой. Я пытался представить себе людей способных на такое зло и не мог. Я плакал час, и бабушка не могла меня успокоить по пути домой. Солнечный свет утратил своё тепло и радость, он грел как большая лампочка. В восемь лет мне подарили наручные часы с динозавриком, которые отсчитывали секунды до моей смерти. Может и к лучшему…

Случайно врезавшись на самокате в мозаику, я стал обладателем шрама в виде молнии на лбу. Поэтому всю ночь на одиннадцатилетие ждал Хагрида. На рассвете успокаивая себя тем, что, возможно, приглашение в школу магии это нечто большее. Я всегда мечтал проявить себя героем, как Уолтер Митти – спасти кого-нибудь от пожара, от утечки газа, от сердечного приступа или от грабителя, но такой возможности не представлялось. Родители были в разводе, и редкие уроки мужественности я получал от отца-полковника, ветерана афганской войны. Как-то он заплатил за поступление в суворовское, и через год, глядя на девятиклассников, беззаботно пинающих мяч, я был рад, что сменил стены кадетской тюрьмы на возможность беззаботно прогуливаться по пыльному весеннему городу. В училище был кинотеатр и первым фильмом, который я там увидел была «Трасса 60», оказывающий на подростка, ходящего строем, неизгладимое впечатление свободы, в погоне за мечтой… Внутри что-то сломалось, после близкого знакомства с молодым быдлом, (от которого избавляются родители), и старым (которому доверяют их воспитание). Я решил не жить в соответствии с чьим-то ожиданием. Батя так и не смог принять мой провал, не все родители, к сожалению, обладают широтой взглядов, чтобы сказать: «Ну что же, ничего сынок, попробуем балетную школу…» Никто из суворовцев не живёт своими мозгами. Им говорят, что делать, и тогда, после завершения академии ФСБ дают хорошую жизнь. Меня отчислили из суворовского. Через год меня отчислят из колледжа, за то, что я избил парня старше и сильнее и изменил обыденный ход вещей. То есть если бы избили меня, то всё было в порядке. Слепота руководства и царящая повсеместно несправедливость всегда будет меня раздражать. Не знаю каким чудом меня за три года не отчислили из шараги.

Близость с девушкой без любви оказалась ездой в гору на велосипеде, когда скручиваешь передачи на минимум, но крутить всё равно тяжело. Из-за сложностей в общении и депрессий появились склонности к саморазрушению и аутоагрессии, начал полнеть. «Бойцовский клуб» стал настольной библией. Не зная, как поступить, можно было наугад открывать страницу, и читать, пропитанный ненавистью к окружающим, совет. Начал одеваться в чёрное. На первичном осмотре в военкомате ни у кого не было отметок о том, что я учился в суворовском. Я прошёл всех врачей. Врача-психиатра интуитивно оставил напоследок. В кабинете сидели пожилой доктор в очках и полная молодая брюнетка, видимо стажировалась.

– Присаживайтесь, рассказывайте, ничего не беспокоит?

– Да в общем нет.

– Угу, хорошо, он что-то черкнул в бумагах. Скажите нам, пожалуйста, почему у слона хобот, а у жирафа длинная шея.

– Эволюция…

– Да, но почему у одного вырос нос, а у другого шея.

Честно говоря, я не ожидал, что психиатр будет задавать такие сложные вопросы по биологии, я в недоумении развёл руками: «Не знаю.»

– Вот вы одеты преимущественно в чёрное, волосы покрасили в черный цвет, берцы, вы какой-то неформал.

– Ну да.

– Я могу послать вас в военную часть, в которой вас каждый день будут бить, унижать (он сделал паузу) и насиловать, и вот вам дадут автомат – что вы будете делать?

Я понимал, что он не ждёт от меня какого-то простого ответа, вроде: «перестреляю их всех» или «не расстреляю – пусть дальше насилуют», к тому же, в отличие от врача видел такое.

– Могу я подумать минуту?

– Да конечно.

Воображение рисовало разные картины мести, но нужна была последовательность.

– Я готов.

– Да, слушаю…

– Когда буду стоять в карауле, под дулом выведу их по очереди подальше, свяжу, ножом буду пытать – чтобы выяснить в каких городах они живут… адреса, также бесшумно зарежу, если они к этому моменту ещё не истекут кровью. Переоденусь в гражданку, положу автомат в спортивную сумку, сяду