яснее. Похоже, ребенок кричит или женщина: голос очень тонкий.

Идут сельчане, переговариваются:

— И то, что Кузьмич услыхал. А то, неровен час, погиб бы человек.

— Ну да — погиб бы.

Спустились в овраг, остановились.

— Эй, кто там? — крикнул здоровяк Лаврентий. Голос у него был — самый громкий в селе.

Никто не отозвался. А стонет впереди, совсем близко.

Черно в овраге, ничего не видно. В небе — ни звездочки.

— Эй, кто там? — повторил Лаврентий.

Опять никто не ответил. Только стон еще явственнее прозвучал, да ветер рванул шумно.

— Еще пройти надо, — предложил кто-то: — туда вот, близко. Может, он и говорить то не может.

Прошли еще несколько шагов. Стали к земле присматриваться, руками в темноте шарить. На несколько мгновений стих стон, потом раздался снова. И слышат старики ясно: среди них стонет кто-то, почти под ногами у них. А кто — не видно.

— Соломы бы принести, зажечь, — предложил кто-то.

Трое побежали к омету за соломой, в темноте, почти наугад. Через минуту они возвратились в Кутов овраг. Кто-то достал спички, зажег. Солома вспыхнула ярко, осветила дно оврага и озабоченные лица.

На дне оврага было пусто — только стоял какой то старый пень. Ветер рвал огонь и солому. Сельчане светили горящими снопами во все стороны, но стонущего человека нигде не видели. А стон не стихал. Он раздавался где-то тут, рядом, среди них, отчетливо, резко.

Им стало жутко. Они смотрели друг на друга непонимающими глазами. Два снопа соломы сгорели, догорал третий.

Раздались робкие голоса:

— Вот так оказия!

— Что ж это такое?

— Дело дрянь выходит…

— Уж не нечистая ли сила… — заикнулся было Кузьмич, но не договорил.

В эту минуту погас последний сноп соломы. Непроглядная тьма надвинулась со всех сторон. Еще сильней налетел ветер. Стон прозвучал особенно горько и громко.

Страх охватил всех, холодом пошел по спинам.

— Пугает!.. Пугает!.. Нечистая сила!.. — закричали сельчане и, толкая друг друга, спотыкаясь, бросились к селу. Стон не смолкал и, казалось, гнался за ними по пятам.

VI

Со страху сельчане все забились в первую попавшуюся избу — к Лаврентию, всполошив спавших ребятишек и жену Лаврентия Татьяну. Дети плакали на голбце, а Татьяна испуганно смотрела на мужа, не зная, что случилось.

— Вот так штука, — с трудом отдышавшись, сказал Лаврентий. — Ладно, что ноги унесли.

— И как это мы не догадались сразу, что это нечисть нас в овраг заманивает? — пробормотал Кузьмич.

— Вперед умнее будем!

— Теперь нас не проведешь!

— Хоть «караул» кричи нечистая сила — не выйдем!

Мужики понемногу оправились от испуга, некоторые закурили. Но голоса у многих еще дрожали от пережитого страха.

— Вот, кабы Андрей с нами был — небось, поверил бы в нечистую силу. А то все твердит: нет да нет.

— Вот, вернется из города — пущай в овраг сходит.

— Правильно, правильно!

— Разучится попусту лопотать!

Кузьмич бросил на пол докуренную цигарку, затоптал ее ногой и сказал:

— А я так думаю — не пройдет это даром. На беду стонет.

— Знамо — на беду!

— Теперь жди чего ни то!

— Либо пожар, либо мор какой-нибудь объявится!

Тревожно и трусливо расходились сельчане из Лаврентьевой избы. Прислушиваясь к стону, доносившемуся из Кутова оврага, они думали.

— Ну, что-то будет. Не к добру это!

VII

Утром по всему селу прошла новость: Иван Иваныч заболел, учить не может, лежит в жару. Лаврентий съездил в волостное село за фельдшером, тот привез капель и порошков.

Решили мужики в один голос:

— Порча у Ивана Иваныча. Либо с ветра, либо с дурного глаза.

Хотели знахарку позвать из Синицына, но Иван Иваныч отказался.

— Не верю я ни в какое колдовство, — проговорил он. — Фельдшер говорит — у меня инфлюэнца. Пройдет скоро.

— В колдовство не веришь? — рассердился Лаврентий. — А знаешь, что у нас в Кутовом овраге делается?

Рассказал ему, а учитель рукой махнул:

— Чепуха какая-нибудь. Вот, выздоровлю — схожу, посмотрю.

— Да, может, это на твою беду в овраге стонет?

— Не верю.

— Ну, и чудак — человек! — покачал головой Лаврентий.

Днем сельчане опять пошли гурьбой в Кутов овраг. День был ясный, холодный. Над лугом кричал ястреб. Поблескивали паутинки на полузасохших ивовых кустах. Шуршала под шагами сухая крапива в овраге.

Исходили мужики овраг из конца в конец, но никого не нашли. Пусто было в овраге. Только пенек стоял — старый, черный — да возле него валялся чей-то стоптанный и полусгнивший лапоть. Было тихо, никто не стонал.

Обшаривши овраг, собрались сельчане в кружок, закурили. Махорочный дымок быстро таял в прозрачном воздухе.

— Видимое дело — не человек стонал, — сказал маленький подслеповатый Никита: — и искать больше неча.

— Вестимо — неча! Нечистую силу днем с огнем не найдешь.

— Не пройти ли с иконами по оврагу-то?

— Погодь, може больше пугать не станет.

— Вот, что ноне ночью будет…

— Ох, и много человеку вреда от нечистой силы! Каких-каких случаев не бывает!..

Куря, стали вспоминать и рассказывать друг другу всякие страшные истории. Между тем незаметно поднялся ветер. Он нарастал, крепнул, забрался в овраг, шевелил полы пиджаков и выбивавшиеся из-под картузов волосы. Из-за леса выплыло белесо-мутное облако. Ястребиные крики заглохли.

— Ну, — сказал Никита, — чего здесь будем околачиваться? Домой итти надо.

— Знамо — домой!

— Дела не ждут!.

Только к селу тронулись — рванул ветер, и застонало в овраге, за спиной сельчан. Оглянулись — нет никого. А ветер бесится, и стон не тихнет. Охватил их тут страх еще сильнее, чем ночью. Бросились к селу без оглядки. Никита во все горло «караул» закричал, а Лаврентий — «чур меня, чур!». Бегут, а стон будто за ними по следам гонится, не отстает.

VIII

Как узнали в селе, что за мужиками среди белого дня по Кутову оврагу нечистая сила гналась невидимо — так и обомлели бабы и детвора. Никогда такой тревоги, такого страха в Звереве не было. Хоть и прошло облако, и снова светило осеннее бледное солнце, но ребятишки боялись выйти на улицу, жались по избам к взрослым.

Лаврентий пошел к деду Савелию. Дед в своей избе чинил валяный сапог. Он знал о случившемся и хитро усмехался: я, дескать, понимаю, в чем тут дело. Жена Савелия, старая Акулина, ушла с дочерью-вдовой и с внучатами к соседям.

— Здравствуй, дедушка Савелий, — сказал Лаврентий. — Я к тебе…

— Здравствуй… Али дело есть? — поднял дед от сапога седую голову.

— Да я, вот, насчет того, что в