сидел в общем холле, а в номере Wi-Fi не ловит. На экскурсию не хочешь. Неожиданно млеешь от котика на лужайке и идёшь его кормить, нарушая запреты на вынос еды. Впервые в жизни обгораешь и теряешь наушники. В конце недели взрослеешь. Рационально закупаешься сувенирами, торгуешься, считаешь в уме сколько магнитиков нужно и не лучше ли привезти много алкоголя, чем много кофе. Хитришь на раздаче кальмаров в ресторане а-ля карт. Разговариваешь с местными по-английски вставляя только что выученные местные термины. Уверенно улыбаешься незнакомым и сообщаешь соседям по пляжу, что мол туда-сюда инвестиции, сезон не тот, кому нужен сейчас свой автомобиль. Экскурсии в город и дальняя вылазка в море приносят удовольствие сравнения с другими курортами. Убеждаешь себя, что деньги потрачены не зря, отдыхаем богато и со вкусом. С женой слушаешь живую музыку после ужина. Утром легкая пробежка, вплоть до захода в спортзал, вечером прогулки при луне с опознанием крабов по «Google Объектив». Оставляешь пару раз чаевые и меньше рассылаешь фото по мессенджерам. В конце зрелости допиваются все закупки из дьюти фри и приходится присматриваться к местному алкоголю. Телевизор работает во время дневного сна. На второй неделе движения замедляются и иногда позволяешь себе пропустить обед. Просто так, без причины, оставшись на пляже или в номере. Чтение неожиданно поглощает полдня, интерес вызывает классика, радуешься, что и лёжа можно потреблять аудиокнигу и сидя читать с телефона глаза пока позволяют. Ожоги и порезы лечатся привезённой аптечкой. Прочих туристов игнорируешь и разговариваешь только с семьёй и «материком». Интерес вызывают редкие настоящие иностранцы, как они живут, что думают, ах какие они всё же другие. Бесят дети, чем меньше возраст, тем больше бесят. Находишь кусок пляжа-моря, где их нет. В ресторане только салатики с брокколи и сухое вино, никаких сладостей и незнакомой еды. Бесконечно поучаешь своего ребёнка и вспоминаешь молодость. К концу второй недели чувствуешь, что знаешь отель как свой нос, что с возрастом увеличился. С иронией глазами провожаешь сумасшедших приезжих. Был везде, всё видел, деньги тратятся неохотно и на странные вещи. Птицы и рыбы куда больше интересуют, чем люди и яркие огни территории. Появляется любимая туалетная кабинка, любимое блюдо, любимое кресло в баре. Кожа смуглая и морщинистая, стопы не влезают в обувь, на солнце глаза слезятся и не получается их вытереть рукой, всё как-то не получается. Отдых завершается и пора уходить каким-то плохо организованным путём. Вокруг люди, прожили эту 2-х недельную жизнь совсем по-иному. Одни пили до чертей, другие летали на самолётах в соседние страны. Опять взялись откуда-то все эти дети и нытьё про русскую душу. Отвращение скрыто за опущенными веками. Везите меня уже скорее в новый мир. Через полгода-год снова вращаешь колесо и переживаешь в этом ускоренном темпе новую микро жизнь, на другом море. Зачастишь настолько, что покажется, что ты и вправду старше тех, кто не ездит по морям. В России, на суше, стареешь быстрее друзей, быстрее родителей. Всё тебе ясно и всё уже было. Путешествующие куда как лучше знают не мир, но саму жизнь. Они столько раз вращали это колесо.

Шереметьевские кубинцы

Обойдя самый большой и богатый магазинами терминал в Шереметьево, купили негазированной воды по цене «Чинзано» и сели на свободные кресла ожидания немного вдалеке от выхода на посадку. Я страдаю болезнью, которая называется приехать на вокзал или в аэропорт за три часа до необходимого. Это пару раз спасало мои поездки, но все остальные сотни раз это приводило к томительному безделью среди временных случайных людей в дефиците солнечного света, сна и пищи. Моя семья страдает от моей болезни не меньше меня, так как я каждый раз убеждаю их взять такси раньше, проснуться раньше, уснуть раньше, собрать чемодан раньше, чтобы приехать и сидеть ждать у закрытых ворот. Всё повторилось и сейчас. Сидели и вспоминали ленивого таксиста, что никуда не торопился и даже ни разу не подрезал никого по пути из Внуково, где мы живём, в Шереметьево откуда улетим. Цветные огоньки в ночи за стеклами терминала тоже катились лениво. Постепенно заявились и прочие пассажиры, пустые места между людьми уплотнились. Нас начали тихонько окружать кубинцы. Эти невысокие, ненизкие, нетолстые, в цветах кожи от начинки «Орео» до печенья «Орео», всё подходили и подходили, пока мы не стали сидеть с ними спина к спине. Молодёжь, одетая в стиле наших 90-х. На каждой вещи, футболка это или сапоги, главное – бренд. Огромные буквы D&G, Adidas на золоте скопились рядом. Часы пассажиров были непременно цвета трона махараджи и размером с пончик. Кроссовкам позавидовал бы любой американский рэпер. Когда кого-либо закидывал вверх руки чтобы размяться, сидя в кресле мы видели по 6-8 массивных печаток жёлтого металла, как будто шарниры робота. Кроме яркости одежды люди принесли с собой шум. Все как один они разговаривали по видеосвязи не используя наушники. Кричали в коробочку телефона, махали ладошками и им кричали и махали в ответ. Разговоры длились десятки минут и после завершения начинался новый вызов. Уставшие от общения слушали музыку или листали ТикТок и тоже без наушников. Смеялись над роликами и подпевали. Каждый такой телефононосец рождал шум на целый подъезд, а вокруг нас их было уже два десятка. Люди цвета кофе с молоком и без всё прибывали и прибывали, и я начал уже сомневаться, что кроме нас в Варадеро летит ещё хоть какой-то турист. Кубинцы дефилировали в кожаных куртках и гремели браслетами отчего становились похожими на цыган. Спрятаться от них можно было только в магазине и туалете. Но воду мы уже попили и умылись, так что приходилось превращать своё терпение в любопытство. Я, изучающий испанский, пытался вслушаться в речь и улавливал отдельные знакомые слова. Однако первое столкновение с кубинским испанским оказалось катастрофой. Скорость речи была фантастической. Они словно издевались, не может живой человек говорить так быстро. Даже супруга моя, незнакомая с испанским, заметила, что понять что-то мне не удастся. Грусть от языкового барьера, каковой я надеялся преодолеть в поездке усилилась, когда масса людей образовала очередь на посадку. Я увидел реку из иностранцев с массивной ручной кладью, размером, вдвое превышающим наш сданный чемодан, что покорно стояла лицо-затылок и не пропускала редких бледных туристов. И они продолжали разговаривать на непонятном пулемётном языке. Мы вписались с медленный поток, между огромными надписями «Chanel» и «Nike», но я не был уверен, что нам достанутся места или полка. Через минут двадцать стояния на месте к нам вдруг