придвигается к микрофону. На сцену капает кровь из рассеченной брови.
"Не заметили?"
– Н-наш в-вокал-лист н-не может у-участвовать и-и-и… – от волнения Тео начинает задыхаться и, чтобы сказать хоть слово, требуется огромное усилие. – И-и…
– Че за дибил? Уберите его! – орут со смехом из зала. Там вперемешку заключенные, телевизионщики и охранники.
– З-Заткнулись! П-песня называется "К-китайские ш-ш-шарики".
Не слушая недовольный ропот, Тео снова поднимает уровень звука и берет первые ноты вступления.
В глубине здания раздается сирена, и несколько тюремщиков срываются с мест.
"Нашли. Сколько у меня минут? Две? Три?"
Зал наполнился тихим перебором – не то осенний блюз, не то песни средневековых трубадуров. Всего понемножку: барокко, соул, рок, классика. Зрители затихают.
Они слушают Тео и не знают, что его сломанные пальцы от боли еле держат медиатор, что кровь Эда заливает струны, делает их липкими и непослушными. Что холодный, нервный пот застилает глаза, и Тео уже не видит ни гриф, ни сидящую впереди толпу.
Он видит черно-белое лицо Рона Уиллера, и оно трясется, как рельсы под колесами поезда, и с каждой секундой приближается пронзительный крик Джины.
Топот охраны по коридорам, мигают красные огни.
Раскаяния нет.
Тео все играет, и вместе с закипающей мелодией сплетаются внутри сотни чувств: ненависть, радость, страх, отчаяние, боль, любовь, свобода – все, что терзало и наполняло жизнь в последние месяцы.
Оно собирается плотным комком, поднимается к горлу и першит там на связках. Звук сирены и нарастающий визг Джины вдруг сливаются с ЕГО песней. С песней, которая еле слышно играет в голове.
Директор Райли отвечает на телефонный вызов и мрачнеет с каждой секундой. Топот ног все громче, топот оглушает, резонируя с грохотом железного барабана.
Раскаяния нет, если только черно-белая картинка внутри, которую можно заставить двигаться и звучать. И Тео колотит, Тео лихорадит, Тео знобит изнутри.
Вступление заканчивается; он нажимает ногой педаль. Одинокая нота, нежная, немного джазовая, перерастает в металлический рев "перегруза".
– Давай, Тео! – подбадривает сзади Дейл.
И Тео начинает петь.
"Не заметили?"
– Н-наш в-вокал-лист н-не может у-участвовать и-и-и… – от волнения Тео начинает задыхаться и, чтобы сказать хоть слово, требуется огромное усилие. – И-и…
– Че за дибил? Уберите его! – орут со смехом из зала. Там вперемешку заключенные, телевизионщики и охранники.
– З-Заткнулись! П-песня называется "К-китайские ш-ш-шарики".
Не слушая недовольный ропот, Тео снова поднимает уровень звука и берет первые ноты вступления.
В глубине здания раздается сирена, и несколько тюремщиков срываются с мест.
"Нашли. Сколько у меня минут? Две? Три?"
Зал наполнился тихим перебором – не то осенний блюз, не то песни средневековых трубадуров. Всего понемножку: барокко, соул, рок, классика. Зрители затихают.
Они слушают Тео и не знают, что его сломанные пальцы от боли еле держат медиатор, что кровь Эда заливает струны, делает их липкими и непослушными. Что холодный, нервный пот застилает глаза, и Тео уже не видит ни гриф, ни сидящую впереди толпу.
Он видит черно-белое лицо Рона Уиллера, и оно трясется, как рельсы под колесами поезда, и с каждой секундой приближается пронзительный крик Джины.
Топот охраны по коридорам, мигают красные огни.
Раскаяния нет.
Тео все играет, и вместе с закипающей мелодией сплетаются внутри сотни чувств: ненависть, радость, страх, отчаяние, боль, любовь, свобода – все, что терзало и наполняло жизнь в последние месяцы.
Оно собирается плотным комком, поднимается к горлу и першит там на связках. Звук сирены и нарастающий визг Джины вдруг сливаются с ЕГО песней. С песней, которая еле слышно играет в голове.
Директор Райли отвечает на телефонный вызов и мрачнеет с каждой секундой. Топот ног все громче, топот оглушает, резонируя с грохотом железного барабана.
Раскаяния нет, если только черно-белая картинка внутри, которую можно заставить двигаться и звучать. И Тео колотит, Тео лихорадит, Тео знобит изнутри.
Вступление заканчивается; он нажимает ногой педаль. Одинокая нота, нежная, немного джазовая, перерастает в металлический рев "перегруза".
– Давай, Тео! – подбадривает сзади Дейл.
И Тео начинает петь.