трудом ворочая языком, — вы же знаете Марка Клаймитса, который составляет мне компанию в баре Слиго?

Барт вздохнул. Клаймитс когда-то работал в полиции, но сейчас он опустился еще ниже Грехема.

Не давая Барту времени для ответа, Грехем с неожиданным воодушевлением продолжил:

— Речь идет о невероятной истории, Барт: об убийстве Джеральдины Маклайн. Вы помните об этом преступлении? Бывшая танцовщица с Бродвея. Ее убили два месяца назад. Послушайте, Клаймитс знает, кто ее убил.

Хейден закрыл глаза и сжал губы. Было бы слишком красивым совпадением, чтобы Грехем и Клаймитс придумали эту историю сразу же после получения им письма от Вальдо, в котором тот называет имя Джеральдины.

Барт заговорил безразличным, будничным голосом. Он знал, что такие конченые пьянчуги, как Грехем, давно потеряли ощущение времени.

— Это случилось не два месяца назад, а девять… В ту пору Клаймитс еще носил полицейскую бляху и табельный револьвер… Но тогда он упустил убийцу Джеральдины Маклайн.

— Послушайте, Барт, я скажу вам еще кое-что: полиция замяла это дело после того, как провела расследование, и все списала на сожителя Джеральдины. Но Клаймитс утверждает, что она была убита Вальдо.

Глава вторая

Отложив лист в сторону, лейтенант Романо уставился в пустоту. Затем снова взял письмо, перечитал его, положил перед собой и принялся за изучение конверта. Пот мелким бисером блестел у него на висках. Стоял теплый, погожий весенний день. В небольшом кабинете начальника отдела уголовной полиции, расположенной в западной части Манхэттена, нечем было дышать. Кондиционер, как всегда в таких случаях, по неведомым законам подлости не работал.

Романо поднял глаза на Гриерзона, Молодого еще полицейского, стоявшего рядом с письменным столом. Широкое лицо Гриерзона было спокойным, как бетонный блок.

— Кто принес письмо? — спросил Романо.

Гриерзон приподнял руку над своей головой (его рост был метр восемьдесят три сантиметра) и сказал:

— Какой-то молодой парень, высокий, как небоскреб, и набитый мышцами, как мешок — кукурузой. Странный, очень странный тип. Он хотел во что бы то ни стало отдать письмо вам лично в руки. Сказал, что ваш приятель Барт Хейден из «Бродвей таймс» приказал ему сделать именно так. Пришлось употребить несколько некорректных слов, прежде чем он убрался.

— Я знаю этого гиганта, — сказал Романо. — Этот парень что-то вроде доверенного лица Хейдена. Его еще зовут Тарзаном. Такое у него прозвище…

— Да он будет поздоровее Тарзана. Но… вяловат.

— Что еще просил передать Барт?

— Что не мешало бы пропустить это письмо через лабораторию. Надо полагать, что манипулировали письмом осторожно, но… А вдруг остались отпечатки пальцев…

— Времени у нас не так уж и много. Сегодня среда. Письмо было опущено в почтовый ящик вчера вечером, около девяти часов. Хейден, надо полагать, получил его не раньше полудня. «Бродвей таймс» выходит к восьми вечера, чтобы фанаты смогли прочитать результаты последних скачек на Тихоокеанском побережье. Именно в этот час Вальдо выйдет на охоту. Но я не хочу, чтобы это письмо было опубликовано.

— Что может измениться, если оно появится в газете? Это же письмо сумасшедшего!

— Нет, его писал не сумасшедший.

Романо с предосторожностью взял лист за краешек большим и указательным пальцами.

— Это письмо написано самим Вальдо.

— Почему вы так думаете? — спросил Гриерзон. — Когда в прошлом году Вальдо начал убивать бродвейских куколок, нам с каждой почтой приносили кучу писем от сумасшедших, готовых во всем признаться.

— Вы занимались делом Вальдо. Вы читали это письмо?

— Читал. И заявляю, что это «утка».

Романо покачал головой. Капельки пота сорвались с висков и заструились по его загорелому лицу.

— Вы читали его глазами, забыв подключить мозг.

Левая бровь Гриерзона взлетела к козырьку форменной фуражки.

— Письмо, которое я прочитал, — письмо сумасшедшего, — стоял он на своем. — Этот тип явно приписывает себе серию убийств в стиле Джека Потрошителя. Последнее преступление из известных нам Вальдо совершил десять — одиннадцать месяцев назад. С тех пор он не объявлялся. Мой вывод таков: или Вальдо мертв, или он считает себя Наполеоном. Собираясь перерезать горло очередной жертве, Вальдо никогда не писал в газету. С чего бы это он вдруг решился на такой шаг сейчас?

— Джек Потрошитель стал писать в газеты только после своей третьей или четвертой жертвы, — сказал Романо. — Возможно, это обычная в подобного рода случаях эволюция…

— Но почему он написал в «Бродвей таймс», а не в «Нью-Йорк таймс» или «Геральд трибюн»? «Бродвей таймс», кроме танцовщиц бурлеска и фанатов скачек, никто больше не читает.

— «Бродвей таймс» больше других газет уделяла внимание «подвигам» Вальдо, — напомнил Романо. — И это вполне естественно, потому что все преступления были совершены или на самой улице, или поблизости от нее. К тому же все жертвы были любимицами бродвейской публики. Барт Хейден — мой приятель. Дружил я и с его отцом, который тоже был главным редактором «Бродвей таймс». Барт втянул меня в эту грязь в конце прошлого года, когда у служебных входов театров, кабаре стали обнаруживать трупы молоденьких актрис с приколотой визиткой «Привет от Вальдо». Тогда Барт начал упрекать меня в бездействии…

— Но последней жертвой Вальдо была не бродвейская красотка, — запротестовал Гриерзон. — Джеральдина Маклайн — стопроцентная старуха.

— Вы перебарщиваете, приятель! Джеральдине Маклайн едва исполнилось сорок лет. В свое время она была звездой у Зигфельда. В письме Вальдо включил в число своих жертв и ее. А об этом мог знать только он!

Романо постучал пальцем по лежавшему перед ним письму. Бровь Гриерзона, единственная подвижная часть лица, снова взметнулась вверх.

— Черт возьми! Как же я не подумал об этом? — сказал он. — Вы совершенно правы!

— Наступает рассвет, приятель! Следует сказать, что это — удача, если можно использовать это слово применительно к Маклайн. В то время все газеты Нью-Йорка словно с цепи сорвались. И причина тому была более чем серьезная: в самом сердце Бродвея обнаружили три трупа молоденьких танцовщиц. Моя служебная карьера, как и будущее комиссара Сэнсона, повисла на волоске. И во время всей этой суматохи происходит четвертое убийство. Но по внешним признакам оно совершенно не в стиле Вальдо. Труп был найден не на улице, у служебного входа в театр, как это было обычно, а в номере