погоду, задумал его выманить. Подцепив защёлку припрятанной накануне палкой, я выбежал в дождь. Капли стекали с перьев, ноги увязали в грязи. Добраться до крыльца оказалось не просто, некоторые лужи доходили до пояса. Фирменные штаны насквозь промокли, и свисали, как грязные тряпки. Запрыгнув на первую ступеньку, я оглянулся, и простроил маршрут до ямы так, чтобы избежать опасных луж, и начал выманивать Мяуса.

Прокукарекав, я услышал скрип кошачьей дверцы. Дон ленился смазать в ней петли. Кот принюхался, приподняв верхнюю губу, обнажившую острый, белый клык – орудие убийства, данное ему при рождении. Оттолкнувшись задними лапами, он размашисто прыгнул, а я порхнул со ступенек и припустил по маршруту. Ливень усилился, но хищник не сбивался с цели. Я же мчался без оглядки, огибая лужи. Несколько раз острые когти пролетали совсем близко, но я мастерски ускользал от атаки.

До ямы оставалось всего ничего. Главное – резко уйти в сторону, и противник будет повержен. И тут до меня донёсся характерный для падения в лужу плюх. Обернувшись, я увидел, что кот тонет. Он выныривал на мгновение, запасая воздух, и вновь погружался в коричневую жижу. Я колебался, боролся с собой, но в итоге подхватил его за ошейник, и вытянул на землю.

Наутро Мяус лично поблагодарил меня за спасение. А я, не будь дураком, взамен попросил об услуге.

– Чего же ты хочешь? – промурлыкал кот, увлечённо облизывая лапу.

– Жить в доме.

Хищник рассмеялся, катаясь по земле. А когда приступ истерики закончился, присмотрелся, низко склонив голову, и обещал помочь. У него не было конкретного плана. Впоследствии, я убедился – всё гениальное просто. Мяус каждый день затаскивал меня за крыло в дом, и ложился спать на ковре, возле кровати Дона, в обнимку. Старик удивленно вскидывал брови:

– И что ты таскаешь этого петуха? – ворчал он, спотыкаясь об нас.

Со временем Дон привык ко мне, и прозвал Пух. Наличие клички и личное блюдце на кухне свидетельствовали о том, что я стал питомцем. Он дивился тому, как умён петух, справлявший нужду на улице, и гордо рассказывал об этом соседям. Хозяин был не плох, и я быстро к нему привязался, а он ко мне».

Снаружи зашуршали шаги, Хуан насторожился. Коробка отворилась, и лунный свет проник внутрь, создавая неудобство. Парнишка обеспокоено взял его на руки и заглянул в глаза.

– Идём отсюда, – прошептал он, опасаясь разбудить отца.

В маленькой головке, украшенной хохолком, мелькнула надежда. Они добрались до двери, запах свободы заполнил ноздри, но она с силой захлопнулась у них перед носом. Отец еле стоял на ногах, стараясь сфокусироваться. Прицелившись, он с размаху врезал сыну в челюсть. Парнишка упал, петух вспорхнул и забился под стол. Мужчина, шатаясь, наклонился, и схватил птицу за горло. Пернатый смотрел на него выпученными глазками, ожидая смерти, но тот засунул его обратно в коробку, и подпёр чем-то сверху, для надёжности. Отойдя от потрясения, Хуан взял ручку и продолжил рассказ.

«Пришло время поведать о друге. Однажды Дон совсем зачах. Несколько месяцев к ряду его душил сильный кашель. Старик не был любителем обращаться к врачу, и затянул болезнь. Я не на шутку тревожился. Мяус говорил, что недолго ему осталось, и был абсолютно в этом уверен. А я верил в хорошее, наивный птенец.

Зимним, морозным вечером я кружил по комнате, переживая за хозяина. Раздался дверной звонок. Повариха Герти, тучная женщина с огромным сердцем, открыла дверь. На пороге появился мужчина в чёрном плаще, стряхивавший снежинки с плеч. Мистер Кабле’р оказался нотариусом. Он присел у кровати старика, и тот передал ему трясущимися руками бумажку, на которой аккуратно вывел завещание. Несколько формальностей, и оно подписано. Кабле’р убрал бумагу в портфель, откланялся и удалился. В ту ночь Дон умер во сне. Лёгкая смерть для достойного человека! Дни и ночи напролёт я грустил, привычка к хозяину не исчезла, в отличие от него самого.

Во дворе кипела жизнь: петухи топтали, куры несли яйца, мельтешил новый выводок. А я сидел у окна, ощущая на языке вкус перемен. Так и вышло. Спустя две недели на пороге появилась дочь старика – Хельга. Она была такой же сварливой, как Дон, только ещё и бесчувственной. Не трудно догадаться, что меня выгнали обратно в курятник, где другие петухи запели знакомую песню.

– Любимчик хрыча!

– Смотрите, кто вернулся!

– Ручной петушок!

– Что штаны распушил!

Ненависть достигла критической отметки, и, стиснув клюв, я прыгнул на них, перья полетели в разные стороны. Выдирая клочья и раня когтями, я заслужил ненадолго спокойствие.

Хельга усыпила пса, и взяла на службу нового, ещё злее. Мяус вынужденно переселился в курятник. Никто и кукарекнуть не мог против кота, а у меня появилась крыша. Сварливая хозяйка обходила владения дважды в день, отвешивая ему неизменного пня. Кошек она особенно не жаловала. Я жалел друга, соболезнуя всей душой.

Наступила весна. Снег растаял, образовывая лужи и грязь. В один прекрасный денёк Хельга взяла на работу нескольких мексиканцев. Родриго мне сразу не понравился: высокий, жилистый, небритый, с крючковатым носом и смуглой кожей. А вот его сынишка – Матео был светлым и добрым. Как-то раз он мастерил что-то на крыльце. Отец снова пришёл пьяный, и мальчик старался отвлечься. Я гулял поблизости. Он посмотрел на меня, и стал подзывать. Не знаю почему, но я не испугался, и подошёл. Парнишка погладил меня по перьям, разглядывая:

– Симпатичные штанишки, – улыбнулся он, и с тех пор я везде таскался за ним.

За весной пришло лето. Я ждал, пока Матео закончит работать. А потом он сажал меня в корзинку велосипеда, и мы ездили на озеро. Он купался, а я мочил лапы у берега. Матео много говорил, рассказывал истории, пел песни, и стал мне лучшим другом!

Близился день рождения Хельги. Она пожелала подготовить задний двор к празднованию. Вечером на ферме собрались гости. Ряженые, странные, захмелевшие – они курсировали по округе, зажимались по углам, творили всякое. Я сидел у парнишки на руках, пока отец не приказал, отнести курицу на место. Если бы мог, я закатил бы глаза! Матео собирался идти, но один из гостей вдруг прокричал:

– Постой! Что это у тебя? – подошёл нетвёрдой походкой, пузо свисало до колен, лицо раскраснелось от вина. – Какой крепкий экземпляр! Проверим его, а Родриго?

Гости начали интересоваться происходящим и собираться вокруг. Родриго пожал плечами на манер, мол, делай что хочешь. Толстяк велел принести из курятника ещё одного петуха. По счастливой случайности им оказался мой злейший враг, задиравший с самого детства. Матео, испугавшись, крепче прижал меня к груди.

– Давай его сюда, парень!

Он начал отступать, но толстяк схватил за