наступило?

– Да.

– И так как я подобрала тебя, то она решила, что я на вашей стороне, и теперь будет охотиться ещё и за мной, подсылая своих слуг-воронов?

– Да.

– И чтобы спастись, я теперь на самом деле должна тебе помочь: найти тот ключ, притащить Даждьбогу и спасти мир от вечной зимы?

– Ага, – Соловей даже кивнул.

– А ещё это полная правда, каким бы бредом она мне ни казалась.

Они сидели на скамейке в парке неподалёку от её дома. Соловей привёл Нику сюда после того, как дал ей обуться – несмотря на спешный побег, он умудрился захватить стоявшие в прихожей кроссовки. Втайне Ника была ему за это благодарна – в одни носках по городу особенно не побегаешь, – однако вслух она «спасибо» так и не произнесла.

Теперь она мысками этих кроссовок рисовала на земле непонятные узоры. Несмотря на помрачневшее небо, на детской площадке вовсю резвились дошколята, по тропинкам сновали мамы с колясками, и на фоне этой обыденности слова Соловья казались ещё более странными и невероятными. Наверное, Ника бы не поверила – но она помнила то чувство леденящего ужаса, что преследовало её в подъезде. Оно было необъяснимым, неестественным, чрезмерным, и окончательно убедило её: невозможное – очень растяжимое понятие.

– Но почему они сейчас не атакуют? Вороны? – помолчав, Ника всё же нашла лазейку в пугающе логичном рассказе Соловья.

Она понимала, что цепляется за соломинку. Но как же хотелось, чтобы всё оказалось дурацким розыгрышем, сидящий рядом парень назвался каким-нибудь Лёхой, дёрнул её за хвост, обозвал дурёхой и убежал рассказывать друзьям, какое лицо у неё при этом было!

– Вороны не могут находиться под прямым светом солнца. Поэтому, когда я на улице, Марене приходится изгаляться: она посылает в сердца людей зимний холод, и они становятся злее. Как тот мальчик с рогаткой.

– Не такой он уж был и добрый, – пробормотала Ника себе под нос.

– Что? – Соловей всё же услышал.

– Не такой уж он был и добрый до этого, – чётче повторила Ника. – Он до меня достёбывался перед тем, как в тебя выстрелил.

– Достё… – попытался повторить Соловей, но бросил эту затею. – Что?

– Доставал он меня, говорю! – почти прокричала Ника в ответ.

– Ну, у тебя характер тоже не сахар, – хмыкнул тот в ответ, отчего Ника покраснела уже не от раздражения, а от стыда. – Но на самом деле, думаю, он к тебе приставал тоже из-за укола Марены. Он же не одномоментно действует. Это как испорченное настроение: оно не в одну секунду приходит и не так уж быстро уходит.

– Но уходит?

– Да. Того мальчика через полчаса отпустит, если ты о нём беспокоишься.

– И ничего я не беспокоюсь, – насупилась Ника.

Хотя она, конечно, немножечко волновалась. Всё-таки мальчик, получается, просто попал под раздачу – оказался поблизости, когда злым силам нужно было кого-то использовать. Если так подумать, его может быть даже и жалко…

– Беру свои слова назад.

– А? – вскинула голову Ника.

– Хороший у тебя характер, – усмехнулся Соловей. – Добрый.

Ника залилась краской пуще прежнего и отвела взгляд. Проследила за женщиной с коляской, которая медленно шла в отдалении, с кем-то негромко разговаривая по телефону. Выглядела она вполне нормальной, но всё же натолкнула Нику на мысль:

– А почему Марена их не использует?

– Кого – детей? Они не успеют сильно нам навредить. Что касается женщин… – Соловей проследил за взглядом Ники и улыбнулся. – Ты слышала истории о великой силе материнской любви? Так вот, все они – правда. Сердца матерей переполнены любовью, а это самоё тёплое из возможных чувств. Ледяные уколы Марены им не страшны. Поэтому я и привёл тебя сюда.

– Но нам придётся отсюда уйти.

– Да. Но я постараюсь упростить тебе задачу: обращусь в соловья. Из-за раны мне тяжело сохранять эту форму, и тем более бегать в ней от воронов. Если честно, я держусь из последних сил, – Ника окинула его сверху вниз взглядом и подумала, что Соловей и впрямь выглядит уставшим. – Кроме того, им будет труднее меня обнаружить, так как я буду меньше разбрасываться энергией и не оставлю такой явный след.

– Но напали-то на тебя, когда ты был соловьём.

– Я не говорил, что совсем перестану оставлять следы. Просто увидеть их станет немного труднее, и у тебя будет время спокойно добраться до школы.

– Только до школы? – переспросила Ника. И сама ответила на свой вопрос. – Ну, конечно. Они знают, что ты обронил ключ и обязательно за ним вернёшься. И ты посылаешь меня прямо в засаду?!

– Я буду рядом, – просто отвечал Соловей. – Кроме того, там навряд ли будет много людей: уроки у второй смены ещё не окончились, или я ошибаюсь?

Ника потянулась было в карман за телефоном, но замерла – вспомнила, что он остался в квартире. А ещё там дверь была открыта едва ли не нараспашку: если мама увидит – перепугается до смерти, а потом прибьёт. Надо бы уложиться до вечера, чтобы она ни о чём не узнала. Знать бы ещё, сколько времени было в запасе!

– У меня нет часов, – произнесла Ника. – Я не знаю, как скоро заканчиваются уроки, и сколько вообще времени у нас есть.

– Не много. Чем дольше длится межсезонье, тем больше у Марены шансов вырваться на свободу. Это ведь перепутье, а на них рассечь ткань миров проще, чем где бы то ни было.

– А это ещё что значит? – мрачно поинтересовалась Ника.

– Чем дольше зима и лето оба находятся за Дверью, тем проще распахнуть эту Дверь изнутри и выпустить в ваш мир всякую нечисть.

– Вроде воронов?

– Или кого похуже. Леших, мавок, водяных, богинок, бесов и прочей нечисти, которую объединяет одно – они очень, очень не любят людей.

Ника попыталась представить. И мысль о том, что её накажет мама, показалась не такой уж и страшной.

Соловей был прав: рядом со школой никого не было. Прогульщики держались подальше, опасаясь попасться, а остальные сидели на уроках. Однако Ника не собиралась рассчитывать на удачу. Она была предельно осторожна – из страха не только за себя, но и за раненную птицу, которую пришлось спрятать в передний карман толстовки. Теперь Ника чувствовала, как Соловей ворочается там, пытаясь принять хоть сколько-нибудь удобную позу. Она старалась двигаться медленно, не устраивать ему сильную тряску.

Для начала, Ника тихонько подкралась к зданию. Высунулась из-за угла, прищурилась. Во дворе было пусто и тихо – только усилившийся ветер гонял сухую листву. Но Ника не спешила выходить. Кто-то мог спрятаться у входа, или за одним из деревьев, или за другим углом школы…

Ника вздохнула. Она понимала, что просто тянет время, боится столкнуться с чем-то: то ли с розыгрышем, вероятность которого Ника всё ещё не отбрасывала, то ли с сотканными из тьмы прислужниками злой богини зимы и