поднять не смеет, будто жжёт её тряпье с чужого плеча, где заплата из-под заплаты видна. Неловко ей, стыдно вида своего нищенского.
Склонились низко служанки молодые, а перед нянькой старой хозяева сами головы склонили. – Как он? Что он?
– Не плачьте, Хозяева Водяные, не печальтесь, минула беда горькая, жив наш мальчик и здоров, а спасла его эта земная девушка по имени Керстин.
А тут и Магнус проснулся, попытался с постели встать
Кинулись к нему отец с матерью – обо всём на свете забыли.
– Бабушка, а, бабушка! – Керстин тронула старушку за плечо. – Всё, что надо было, я сделала, чем могла помочь – помогла, а теперь выведи меня, как обещала, из-под воды на землю.
– Не бойся, милая, раз обещала, значит, выведу, только куда же ты без награды?
– Зачем мне награда, бабушка? Я не ради награды старалась.
Тут и Хозяева Фьорда как очнулись:
Ты уж прости нас, Керстин, что мы от радости головы потеряли, даже доброго слова тебе не сказали. Что ты так спешишь уйти от нас? Или кто тебя дома ждёт, волнуется?
– Никто меня не ждёт, только и здесь я лишняя.
Тут и Магнус взмолился:
– Не уходи, Керстин, погости у нас немного, дай мне хоть на ноги встать, дай словом с тобой перемолвиться, налюбоваться на тебя, – говорит он а сам глядит на девушку так, что краснеет она, словно маков цвет:
– Зачем смеёшься ты надо мной, Магнус, хозяйский сын? Хоть и одета я в обноски, а гордости своей не потеряла.
– Как мог бы я смеяться над тобой? Не вижу я никаких обносков, вижу лицо твоё доброе, вижу глаза твои ясные. А одежды у нас во дворце – хоть парчовой, хоть бархатной – счёту нет, захочешь, хоть каждый день меняй.
– И мы просим тебя, не спеши на землю, погости у нас, – стали уговаривать её Хозяева Водяные. – По душе ты нам пришлась. А платье и в самом деле надо бы тебе другое, достойное красоты твоей, ну да это дело поправимое.
Кивнули они служанкам молодым, те отвели Керстин в комнатку, где на стене вместо зеркала большая рыба-камбала висела, сняли с девушки рванину старую, до дыр застиранную, умыли мылом душистым, надели рубаху батиста тонкого, сверху платье бархата зелёного, как волна морская, золотой чешуёй расшитое. Да на ножки чулкочки шёлковые, туфельки атласные. Да волосы расчесали, украсили обручем золотым . Кто б узнал в красавице гордой батрачку нищую? Глянула Керстен в рыбу-камбалу – Я ли это? Уж не колдовство ли тут какое? Увидел её Магнус – о чём сказать хотел, все слова позабыл, дышать не смеет – только молча любуется да вздыхает тяжко.
Стала Керстен жить под водой гостьей дорогой – и пиры в её честь и праздники – и треска для неё поёт и лосось пляшет, угри фокусы показывают, морские коньки по волнам катают. День так хорошо, два весело, а не третий заскучала Керстин по земле, по ясну солнышку. И Магнус вслед за ней заскучал: Не пришёлся я тебе по сердцу, не мил я тебе, раз так скоро покинуть меня хочешь. Потупилась Керстин: – По сердцу ты мне пришёлся, Магнус, хозяйский сын, никто мне, кроме тебя на всём свете не нужен – только разве пара мы с тобой? Мне под водой тяжко с непривычки, а тебе на земле не легче. Как же мы вместе жить будем? Да и не отпустят тебя на землю отец с матерью. – Ну а коли отпустят? – Что гадать – коли отпустят, тогда и поговорим. Да и не это главное – лежит меж нами обида старая, незажившая, не перейти мне через неё. – Что за обида, Керстин, скажи? Но молчит Керстин: – Не сейчас, позже скажу.
Вот и настало время расставания, не хотят Хозяева Форда отпускать гостью, да приходится. – А теперь проси Керстин в награду всё, что ни вздумаешь – лежат в гротах каменных в сундуках кованных дары хозяев ста морей – жемчуга окатные, янтари медовые, кораллы алые, монеты старинные золота червоного – на что ни взглянешь, всё твоим станет. – Не нужны мне ни янтари медовые ни золото червоное, а ответьте мне, Хозяева Водяные, не прогневайтесь: Часты ли бури на Долгом Фьорде? Часто ли тонут в нём лодки рыбацкие? – Что вдруг спросила ты об этом, Керстин? – Оттого я спросила, хозяева дорогие, что уж больше десяти лет прошло, а у меня всё душа болит – ушли однажды рыбачить мои отец с матерью, да домой не вернулись, одну меня на белом свете сиротой оставили. Не ты ли, Хозяин Фьорда, погубил их? Рассердился Хозяин Фьорда: – За что вы, люди земные, нас водяных вините, небылицы про нас сочиняете? Разве мы бури насылаем? Разве мы волны вздымаем, корабли да лодки топим? – Это всё шторма буйные, всё ветра дикие. И нам от их злобы несладко приходится, да управы на них нет. А кого мы с тех кораблей потопленных да лодок можем спасти, те у нас жить остаются, все нам гости дорогие, желанные. Одно плохо – нет им на землю пути-дороги, море не пускает. Как твоих отца с матерью зовут? – Отца – Ларс Свенсон, маму – Илве Златовласая. – Ну уж о ком о ком, а о них я всё знаю – в моём дворце живут. Илве моей жене подруга лучшая, а с Ларсом мы вместе на охоту ходим, моржей да тюленей бьём. Живы они, живы! Эй, девицы-красавицы, объяснять вам не надо, кого сюда звать-поторапливать? – Не надо, Хозяин, уже зовём!
Не успела Керстин от вестей опомниться, вбежали в комнату Ларс и Илве – и уж столько было слёз, столько радости! – и плакали, и обнимались, и наглядеться друг на друга не могли. – Как же нам теперь, – вздыхает Илве, – едва дочку встретили, снова расставаться? И Керстин матери вторит: – Неужто нет средства заветного, чтобы пленников морских на землю вернуть? – Уж не знаю, что и сказать, – ответил ей Хозяин Водяной. – Что есть такое средство, что нет его – всё едино – уж такое это чудо неслыханное, такое диво небывалое – за все сокровища подводные не достать. – Что же это за диво такое? – Хлеб, человеческими руками замешенный, в жаркой печи испечённый, да землица из-под родного порога. Хлеба кусочек съесть надо, водой не запивая, а землю себе под ноги насыпать – она сама к дому наверх выведет, никакое море не удержит. Да где же всё это взять?
Помянула тут Керстин старую знахарку добрым словом: – А нельзя ли, – говорит, – принести сюда мою суму перемётную? – сказать не успела, глядь, служанки уже её суму принесли. Достала Керстен тряпицу да узелок: – Спасибо вам, Хозяева Фьорда за тепло за ласку, только пора пришла расставаться – вот он, хлебушек ржаной, а вот и землица из-под родного порога. И не хочется мне от вас уходить, да нельзя иначе. Обняла Хозяйка Фьорда подругу любимую – горько мне отпускать тебя – ведь не на день не на два – навеки прощаемся. А тут и Магнус молчать не стал – Матушка, батюшка, отпустите меня на землю жить – всё мне немило здесь без Керстин любимой. – Что говоришь ты, Магнус, или сердце материнское разорвать
Кивнули они служанкам молодым, те отвели Керстин в комнатку, где на стене вместо зеркала большая рыба-камбала висела, сняли с девушки рванину старую, до дыр застиранную, умыли мылом душистым, надели рубаху батиста тонкого, сверху платье бархата зелёного, как волна морская, золотой чешуёй расшитое. Да на ножки чулкочки шёлковые, туфельки атласные. Да волосы расчесали, украсили обручем золотым . Кто б узнал в красавице гордой батрачку нищую? Глянула Керстен в рыбу-камбалу – Я ли это? Уж не колдовство ли тут какое? Увидел её Магнус – о чём сказать хотел, все слова позабыл, дышать не смеет – только молча любуется да вздыхает тяжко.
Стала Керстен жить под водой гостьей дорогой – и пиры в её честь и праздники – и треска для неё поёт и лосось пляшет, угри фокусы показывают, морские коньки по волнам катают. День так хорошо, два весело, а не третий заскучала Керстин по земле, по ясну солнышку. И Магнус вслед за ней заскучал: Не пришёлся я тебе по сердцу, не мил я тебе, раз так скоро покинуть меня хочешь. Потупилась Керстин: – По сердцу ты мне пришёлся, Магнус, хозяйский сын, никто мне, кроме тебя на всём свете не нужен – только разве пара мы с тобой? Мне под водой тяжко с непривычки, а тебе на земле не легче. Как же мы вместе жить будем? Да и не отпустят тебя на землю отец с матерью. – Ну а коли отпустят? – Что гадать – коли отпустят, тогда и поговорим. Да и не это главное – лежит меж нами обида старая, незажившая, не перейти мне через неё. – Что за обида, Керстин, скажи? Но молчит Керстин: – Не сейчас, позже скажу.
Вот и настало время расставания, не хотят Хозяева Форда отпускать гостью, да приходится. – А теперь проси Керстин в награду всё, что ни вздумаешь – лежат в гротах каменных в сундуках кованных дары хозяев ста морей – жемчуга окатные, янтари медовые, кораллы алые, монеты старинные золота червоного – на что ни взглянешь, всё твоим станет. – Не нужны мне ни янтари медовые ни золото червоное, а ответьте мне, Хозяева Водяные, не прогневайтесь: Часты ли бури на Долгом Фьорде? Часто ли тонут в нём лодки рыбацкие? – Что вдруг спросила ты об этом, Керстин? – Оттого я спросила, хозяева дорогие, что уж больше десяти лет прошло, а у меня всё душа болит – ушли однажды рыбачить мои отец с матерью, да домой не вернулись, одну меня на белом свете сиротой оставили. Не ты ли, Хозяин Фьорда, погубил их? Рассердился Хозяин Фьорда: – За что вы, люди земные, нас водяных вините, небылицы про нас сочиняете? Разве мы бури насылаем? Разве мы волны вздымаем, корабли да лодки топим? – Это всё шторма буйные, всё ветра дикие. И нам от их злобы несладко приходится, да управы на них нет. А кого мы с тех кораблей потопленных да лодок можем спасти, те у нас жить остаются, все нам гости дорогие, желанные. Одно плохо – нет им на землю пути-дороги, море не пускает. Как твоих отца с матерью зовут? – Отца – Ларс Свенсон, маму – Илве Златовласая. – Ну уж о ком о ком, а о них я всё знаю – в моём дворце живут. Илве моей жене подруга лучшая, а с Ларсом мы вместе на охоту ходим, моржей да тюленей бьём. Живы они, живы! Эй, девицы-красавицы, объяснять вам не надо, кого сюда звать-поторапливать? – Не надо, Хозяин, уже зовём!
Не успела Керстин от вестей опомниться, вбежали в комнату Ларс и Илве – и уж столько было слёз, столько радости! – и плакали, и обнимались, и наглядеться друг на друга не могли. – Как же нам теперь, – вздыхает Илве, – едва дочку встретили, снова расставаться? И Керстин матери вторит: – Неужто нет средства заветного, чтобы пленников морских на землю вернуть? – Уж не знаю, что и сказать, – ответил ей Хозяин Водяной. – Что есть такое средство, что нет его – всё едино – уж такое это чудо неслыханное, такое диво небывалое – за все сокровища подводные не достать. – Что же это за диво такое? – Хлеб, человеческими руками замешенный, в жаркой печи испечённый, да землица из-под родного порога. Хлеба кусочек съесть надо, водой не запивая, а землю себе под ноги насыпать – она сама к дому наверх выведет, никакое море не удержит. Да где же всё это взять?
Помянула тут Керстин старую знахарку добрым словом: – А нельзя ли, – говорит, – принести сюда мою суму перемётную? – сказать не успела, глядь, служанки уже её суму принесли. Достала Керстен тряпицу да узелок: – Спасибо вам, Хозяева Фьорда за тепло за ласку, только пора пришла расставаться – вот он, хлебушек ржаной, а вот и землица из-под родного порога. И не хочется мне от вас уходить, да нельзя иначе. Обняла Хозяйка Фьорда подругу любимую – горько мне отпускать тебя – ведь не на день не на два – навеки прощаемся. А тут и Магнус молчать не стал – Матушка, батюшка, отпустите меня на землю жить – всё мне немило здесь без Керстин любимой. – Что говоришь ты, Магнус, или сердце материнское разорвать
