Вряд ли мои бывшие односельчане рискнут сунуться так далеко. Можно подумать над тем, чтобы где-то поспать, пока не стало совсем жарко и…

— Вы нарушаете правила! — раздался позади меня обиженный звонкий голос.

— А-а-а! — заорала я и, развернувшись в прыжке, испуганно выпустила на звук какое-то проклятье.

Маленький эльфенок, лет двенадцати на вид, скосил взгляд на идеальный нос, на котором теперь красовалась уродливая бородавка, и печально посмотрел на меня:

— Это было обязательно?

Несчастные синие глаза ребенка заставили мое зачерствевшее в трудностях сердце слегка поплыть.

— Не лезь руками! — торопливо перехватила я его ладонь. — Сейчас сниму.

Несколько минут ушло на то, чтобы понять, чем же таким я его с перепугу приласкала. А потом ещё десяток — чтобы собрать в ближайшем овраге нужные травы для снятия.

Когда нос эльфенка оказался в исходном состоянии, а мы оба были сверху-донизу измазаны в травяном соке, я вспомнила, что не знаю ни кто он, ни откуда появился.

Так-то эльфы своих детей далеко от себя не отпускают.

Он, кажется, тоже вспомнил о деле, потому что вдруг отодвинулся и сурово поджал губы.

— Вы нарушаете правила! — строго отчеканил он, для весомости ткнув в меня пальцем. — В этот момент таймлайна вы должны сопровождать героя в столицу!

— А-а-а, так ты из Чистилища! — облегченно выдохнула я.

— Я вынужден буду сообщить о нарушении, — с долей вины сказал мелкий.

— Да-да, — я сложила руки на груди и глянула на него свысока. — И разу уж ты здесь, заодно объясни мне, с какой радости по контракту у меня максимальное количество незапланированных смертей пять, а я сдохла уже шесть. Кто мне это компенсирует?

С эльфенка тут же слетела вся холодная официальность, которую он так старательно отыгрывал. Он стушевался, несколько раз моргнул, а затем тихо спросил:

— Точно шесть?

— Точнее не бывает, — я немного смягчила тон — мальчик либо попал на работу недавно, либо с такими косячными сюжетами ещё сталкивался. — По два раза сожгли и утопили, а ещё повесили и горло перерезали. Наборчик на любой вкус! Ну и что на такое говорят инструкции?

— Я… не знаю! — вдруг выкрикнул он и закрыл лицо руками. — В смысле, мне не говорили… не объясняли… мне только сказали…

Мальчишка начал запинаться и его голос задрожал так сильно, что я сразу поняла: сейчас разревется.

— Ну, не реви, — похлопала я его по плечу, ощущая себя немного неловко — довела ребенка до слез, изверг. — Первое задание, что ли?

— Да, — шмыгнул он носом. — И я не плачу, — гордо выпятил подбородок.

Я скептически посмотрела на то, как он запрокинул голову и яростно заморгал, чтобы прогнать слезы.

Дите дитем. Кто его вообще на такую работу бросил?

— Садись, малявка. Кушать хочешь?

Юбку, пострадавшую сначала в клетке, потом в ночном путешествии, а после и во время сбора ингредиентов, уже ничего спасти не могло. Потому я спокойно села прямо на траву и достала из сумы честно стыренные у охранников кусок сала и краюху слегка подсохшего хлеба.

— Не хочу, — шмыгнув носом, проворчал тот, но все-таки уселся рядом. — И я не малявка!

— А кто? — искоса глянула я, отрезая от сала несколько ломтей.

— Антон, — степенно представился он.

— О, наш, что ли? — обрадовалась я. — А я Алена, будем знакомы.

— Угу, — Антон обхватил колени руками и тоскливо уставился в чащу. — Первое же задание и такой прокол. А я так радовался, эх…

Я едва проглотила хлеб, оказавшийся неожиданно совершенно резиновым, и глухо спросила:

— А что за задание-то было?

— Ну… — Антон заломил брови, явно пытаясь вспомнить чуть ли не дословно, что ему сказали. — Там заметили, что у вас процент скорректированных сюжетов низкий. Вот и решили приставить меня к вам…

Подождите-ка… Что?!

— Приставить тебя ко мне? — ядовито перебила я его. — Процент скорректированных сюжетов низкий?! То есть как это заметить — так они сразу, а чтобы посмотреть ПОЧЕМУ так вышло — так фигушки?!

— Чего вы на меня орете? — обиженно спросил мальчишка. — Я такой же отрабатывающий самоубийство, как и вы. Если у вас претензии, идите их туда предъявляйте!

И, нахохлившись, отвернулся, тут же став похожим на маленького надутого хомячка.

И правда, чего это я? Мальчик точно не виноват, что в Чистилище накосячили.

— Ладно, ладно, прости, — примирительно сказала я. — Ты можешь передать наверх ситуацию?

— Отчеты сказали отсылать на закате, — пробурчал он, явно все ещё обижаясь.

— Эй, Тоша, — я пододвинулась к нему ближе, — не дуйся, а? Я не хотела на тебя орать, но серьезно… Представляешь? Умереть семь раз. Ну с тем… как я сюда попала вообще.

— Не представляю, — содрогнулся он. — И, уж простите, представлять не хочу.

— Поверь, осуждать тебя за это я не стану, — нервно рассмеялась я.

Разговор увял сам собой.

Антон упорно делал вид, что рассматривать как по траве ползают разные жучки — самое интересное, что он видел в своей жизни. А я… просто не знала, о чем с ним можно поговорить. Скажем честно, в моем круге общения не водилось подростков начала пубертата. И как с ними обращаться я не очень понимала.

Что вообще могло быть общего у взрослой тридцатилетней тетки и двенадцатилетнего пацана?

А хотя подождите…

— Эй, Антон.

Тот не ответил. Лишь слегка повернул голову и покосился в мою сторону.

— А почему ты… ну… попал сюда?

Знаю, не лучшая тема, но хоть какая-то, чтобы его разговорить.

Судя по округлившимся глазам мальчика, вотэтоповорот у меня получился. Вопрос только не испортила ли я все окончательно? Если ко мне действительно решили приставить надзирателя, настраивать его против себя не самая умная мысль. И то, что он совсем сопляк, здесь не имеет никакой разницы.

— Ну… — я принялась лихорадочно придумывать удобоваримое объяснение. — Я просто понять не могу, почему такой хороший ребенок — а ты явно хороший — вдруг оказался здесь.

— А что, хорошие дети не режут вены? — как-то совсем по-взрослому усмехнулся он. — Или из окон не прыгают?

— Эй, не нападай! — я выставила перед собой ладони. — Я же не собиралась тебя задеть! Ну хочешь, я расскажу тебе, почему сама здесь очутилась?

— Не хочу, — отрезал Антон и опять спрятал лицо на коленях.

Вот и поговорили.

Я оставила попытки наладить контакт. Вместо этого просто улеглась на траву и хмуро рассматривала облака. Вскоре меня начало клонить в сон, и я всерьез подумывала позволить себе немного вздремнуть, когда раздалось едва слышимое:

— Я перерезал вены за две недели до своего двенадцатилетия. Через три месяца после попадания в детский дом.