С. Н. РЫБАКОВ
ПОД ВОДОЙ В АНТАРКТИКЕ

*

РЕДАКЦИИ

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

© Издательство «Мысль», 1981

Многолетние научные исследования в Антарктиде позволили объяснить казавшиеся ранее загадочными особенности ее природы.

Однако долгое время не были раскрыты тайны прибрежных вод континента.

Изучение студеных вод побережья стало возможным, когда в них проникли аквалангисты. Эта книга — увлекательный рассказ об уникальном подводном мире у берегов ледяного континента, о труде и мужестве его исследователей.

Районы гидробиологических исследований в 1967–1972 гг.

ПРЕДИСЛОВИЕ

С автором этой книги и его товарищами мне довелось встретиться в 1972 г. в Антарктиде. Наше знакомство состоялось на шельфовом леднике Эймери — ледяной плите, выступающей в море Содружества наподобие гигантского обрубленного языка. Незадолго до этого от ледника откололся огромных размеров айсберг. Вот на таком неустойчивом леднике, что, впрочем, в Антарктиде не редкость, я впервые наблюдал работу исследователей прибрежных вод ледяного континента.

Во второй половине февраля наш отряд возвратился из полевого лагеря в горах Принс-Чарльз, где мы прожили больше месяца, на основную базу геологов Советской антарктической экспедиции. Сюда, к краю ледника Эймери, дней через десять за нами должно было прийти судно.

Я шел от самолета к палаткам, почти не ощущая тяжести рюкзака, заполненного образцами горных пород, и удивлялся происшедшим на базе переменам. Палатки и домики заснежены. Заснежена и единственная находящаяся вблизи базы скалистая сопка. День был солнечный. К сожалению, мои последние очки были раздавлены в самолете, и я щурился от нестерпимо яркого света, льющегося, казалось, отовсюду.

Антарктическое лето закончилось. «Минус восемнадцать, — сказали летчики. — После вчерашней пурги похолодало». Мокрой снежной каши, в которой мы утопали месяц назад, и в помине не было.

Сторонясь оголтело мчащегося навстречу вездехода, я оступился в скрытую от глаз заснеженную колею, рюкзак потянул меня назад, и я уселся прямо на снег. Мимо, не сбавляя скорости, профыркал вездеход. За ним на прицепе скользила плоская металлическая волокуша. На ней на брезенте полулежал человек в гидрокостюме в обнимку с двумя аквалангами.

Лицо человека на волокуше — он был без маски, — стянутое со всех сторон темной резиной, казалось бледным. Во рту у него торчала сигарета. Волокуша проскользила всего в двух метрах от меня, и аквалангист, взглянув на нелепо сидящего на снегу человека, пыхнул сигаретой.

Так я встретился с Евгением Грузовым, руководителем группы биологов-аквалангистов Шестнадцатой советской антарктической экспедиции.

Вечером я уже сидел в палатке подводников, и мы беседовали, с интересом разглядывая друг друга. В Антарктиде после долгого пребывания в однообразной обстановке испытываешь своего рода жадность к новым встречам. Со старыми товарищами уже настолько все переговорено, что наперед знаешь, кто что скажет.

Грузов без гидрокостюма выглядел по-иному: среднего роста, щуплый (совсем не таким представлял я себе антарктического подводника). Здесь же находился и более крепкий на вид товарищ Жени — Сергей Рыбаков.

Оба они расспрашивали меня об озерах в горах Антарктиды, им хотелось успеть побывать и там, посмотреть, есть ли жизнь на дне пресных водоемов. Хотя позади был год зимовки в Мирном, у них была масса новых планов.

Я знал, что Грузов — один из пионеров подводного плавания в Антарктике. В 1966 г. он, Михаил Пропп и Александр Пушкин впервые стали проводить биологические исследования у берегов ледяного континента.

— Вначале нам приходилось по многу раз доказывать, что акваланг, имеющий неоценимое значение для изучения подводного мира, можно применять и подо льдом у берегов Антарктиды, — рассказывал Грузов, — теперь все идет великолепно. В Мирном мы вшестером жили на острове в трех километрах от станции. Можно сказать, своя зимовка. Два сборных домика, соединенных крытым переходом. Ездили в Мирный в основном только в баню. Зимой на вездеходе по припаю, а летом на моторной лодке. Перезимовали хорошо. Работали под водой ежедневно. Нам ведь нужно было проследить годовой цикл жизнедеятельности подводных организмов, изменения от сезона к сезону. Каждый из водолазов сделал более 300 погружений.

— А не холодно ли вам там, в воде? — не удерживаюсь я и задаю этот тривиальный вопрос.

— Сейчас я уже не мерзну, — улыбается Женя. — Под резиной у меня несколько свитеров. Но больше часа мы в воде стараемся не задерживаться. Раньше в Баренцевом море приходилось работать при плюс 6°; это всего на восемь градусов выше. Здесь почти постоянно минус 1,8°.

— А растительность под водой действительно пышная?

— Да, — подтверждает Женя, — насколько на поверхности пустынно, кое-где лишь мох или лишайник, настолько под водой богато и красочно. Контраст удивительный! Там, внизу настоящий природный музей: красные кораллы, ярко-желтые губки, пурпурные морские ежи, фиолетовые морские звезды, черви в метр длиной и даже гигантские морские пауки — 15 сантиметров в диаметре. И все живое располагается под водой не хаотично, а по своим глубинным этажам. На первых 15–20 метрах жизнь сравнительно бедна. А глубже — настоящие джунгли. Теперь уже смело можно сказать, что подводная антарктическая флора и фауна — уникальное природное явление.

А здесь, на Эймери, нам надо сделать хотя бы еще пять погружений, чтобы выяснить, чем вызвана местная аномалия природной жизни. А потом можно было бы податься на озера. Ведь и они еще требуют изучения.

Во время первой встречи с подводниками — мне не удалось расспросить Сергея Рыбакова о его работе и главным образом о фотографировании под водой — ведь именно он выполнял в экспедиции обязанности подводного фотографа. Эта возможность представилась мне позднее.

Из Антарктиды на Родину мы возвращались на теплоходе «Надежда Крупская». Позади остался Южный океан. Справа по курсу была Африка, и, как обычно говорят, «уже ощущалось ее знойное дыхание».

Полярники оттаивали, отогревались под тропическим солнцем на палубе. Мысли у всех были впереди — дома. Редко кто