задумался. — Возможно, он прав. Нет, я даже уверен, что он прав. Но для этого совсем необязательно было к нему летать. Мне и так известно, что со мной.

— А он предложил какое-нибудь лечение?

— Как будто ты их не знаешь. У них всегда два решения: виар или шэллтерапия. Но, как ты уже успела заметить, первое мне помогло не особо. А со вторым… Над этим я еще думаю. И… работаю.

— Ты снова к нему пойдешь, к своему психологу… как его там?

— Шварц. Нет, — Илон поморщился. — Напрасная трата лайков. Лучше бы отложил их для цифратория. Мне кажется, если Эдвард победит на предстоящих выборах, то это избавит меня от кошмаров.

— Сколько еще?

— Месяц. До выборов месяц.

— Надеюсь, у тебя все получится.

Поддержка — именно то, что ему сейчас было необходимо. Не психолог-мозгоправ, не погружение в виар или шэллтерапия, а несколько ободряющих и ласковых слов, произнесенных близким человеком. Поэтому Мэй невозможно было не любить. С ней рядом как будто вечно сияло лето — теплый солнечный день, пронизанный тонкой ленточкой ветерка для свежести и прохлады. Она всегда подбирала нужные слова, всегда находилась рядом, когда он в ней особенно нуждался, и всегда чувствовала, чего он хочет. Зоя, его бывшая, — эта рыжая бестия — сейчас бы… А еще Мэй напоминала ему маму — не ту Ма, чей назойливый голос постоянно гудел в голове, а настоящую маму, от которой он когда-то сбежал, чтобы покорить город, а потом и весь мир.

Илон задумался. Что бы по этому поводу сказал этот придурок Шварц? Вас подсознательно тянет к Мэй, потому что вы видите в ней свою мать, перед которой испытываете вину и которой вам не хватает. И это было чистой правдой. Мэй тоже была невысокого роста, соблазнительно пухленькой, с черными волосами до плеч, часто улыбалась и… Какое счастье, что они никогда не говорил о ней!

— Ты — чудо, — Илон провел ладонью по ее обнаженному плечу и поцеловал в щеку.

В этот момент в его голове прозвучал знакомый женский голос с легким механическим отзвуком:

Доброе утро, Илон. Аэрокар прибудет через тридцать минут.

— Доброе утро, Ма. — Ему нравилось общаться с корешком как с живым человеком, будто Ма стояла перед ним, а не была всего лишь нейронной паутинкой, заключенной в крошечное ядро микрочипа. — Уже собираюсь.

Он перебрался на край кровати, свесил ноги, купаясь в лучах утреннего света, и грубо провел ладонью по лицу, желая окончательно прогнать тень дурного сна. За панорамным окном простиралось голубое небо в бело-желтых пятнах облаков, где-то за ними пряталось солнце.

Взгляд упал на прикроватный столик, где в бледном, чуть мятом стакане, наполненном угольно-черной, ноздреватой землей прорастал генокот. Мэй давно думала о зверьке. И три дня назад они купили семечко. С тридцатипроцентной скидкой.

На самом деле, если бы пришлось выбирать, Илон предпочел бы пса, небольшого, с длинными ушами, — что-то вроде бигля или спаниеля. В детстве у него была собака — добродушный пес по имени Бадди. Он смешно бегал вокруг него на коротких лапах, потряхивая ушами, и старательно вылизывал ему ладони, словно они были сахарными… Кошек Илон не любил никогда, и они отвечали ему взаимностью. Среди них он провел полжизни и не раз прибегал к матери с исцарапанными руками, чтобы она обработала раны. Но то были настоящие кошки — ловко прыгающие по деревьям, крадущие еду со стола, дико орущие по ночам и дурно пахнущие. Котенок из стакана должен был вырасти иным — ласковым, тихим, душистым и размером не больше яблока. В этом их всеми возможными способами пытался убедить продавец — веселый и лысый мужчина лет сорока: «О, нет, нет! Что вы?!! — восклицал он, мастерски успевая вставлять лучезарные улыбки между словами. — Никакого неприятного запаха, никакой линьки… Есть рыжие, черные, серые, лиловые, красные и зеленые. На любой вкус и почти даром».

Конечно же, естественный для кошек окрас Мэй отмела сразу, остановившись на зеленом с серебристыми полосками. На голограмме он и вправду смотрелся мило. Илон не стал спорить и заявлять, что таких котов не существует в природе, зная о страсти Мэй к ярким, вызывающим краскам и их бесчисленным оттенкам.

До встречи с ней он предпочитал носить строгую, неброскую одежду стального или черного цвета, а по праздникам что-нибудь серо-голубое. Теперь вся его одежда выглядела так, словно сбежала из гардероба безумного клоуна. На ней все время что-то шевелилось или клокотало: веселые оживающие аппликации на футболке или рубашке, сандалии со звуком цокота лошадиных копыт… Однако он и подумать не мог, что со временем не только привыкнет к странному гардеробу, но и начнет находить его удобным и забавным. Новая одежда делала его раскованным. Она нигде не натирала, в ней он почти не потел и чувствовал себя свободно, как белый парус, раздуваемый ветром.

За три дня генокот из семечка превратился в розовый комочек. Глазки еще не открылись, кожа не обросла шерсткой, даже не покрылась пушком, но уже сейчас можно было разглядеть мордочку, лапки и хвостик. Зародыш лежал на темной бархатистой поверхности стакана, свернувшись клубочком, и еле заметно подрагивал в полупрозрачной маслянистой пленке.

Илон сонно поднялся и побрел в душ, чувствуя на себе осуждающий взгляд Мэй. Она не разделяла его увлечение, его страсть — ревновала, но всегда отпускала и ждала. Зоя все время попрекала его по сущим пустякам, включая его непонятную и совершенно бесполезную деятельность в стенах Цитадели. Хотя, если подумать, он работал в ней совсем немного: три неполных дня в неделю, с утра до обеда, если не происходило ничего экстраординарного. И, кого он обманывает, работал бы больше, если бы Совет ему позволил. Но, увы, в Лост Арке он был не единственным человеком, желающим потрудиться на всеобщее благо. С другой стороны, Мэй тоже можно было понять: вместо того, чтобы проводить с ней все свободное время, он трижды в неделю садился в аэрокар и, вспенивая облака, летел неизвестно зачем.

С этой мыслью Илон закрылся в душевой кабинке и уткнулся в зеркало, откуда на него глядел невысокий, крепкий и загорелый мужчина лет тридцати, с чуть раскосыми темно-серыми глазами.

Илон посмотрел на небритое отражение, после чего пошлепал себя по накачанному животу, вспоминания сон. На животе не было ни шрамов, ни ссадин — ничего подобного.

Это был худший из кошмаров, — подумал он.

Связаться с мистером Шварцем? — встревожилась заботливая Ма.

Не-а.

Илон взял тюбик и обнаружил, что наноидов в нем осталось на донышке. Кружок индикатора горел бледно-розовым — еще одна порция, и тюбик испарится — исчезнет бесследно, как по волшебству.

— Мэй, у нас вошиды закончились.