провоцировало массовой истерии.

Тотальная подозрительность, царившая при дворе пап в Авиньоне в первой половине XIV в., привела к казни отдельных преступников, но не переросла в «охоту» на тех, кто был якобы готов совершить покушение на жизнь понтифика. Для антиведовской истерии необходима соответствующая социальная среда — замкнутая и изолированная. А папский дворец был центром дипломатической активности того времени, публика постоянно менялась, и страх не успевал укорениться. Конец поискам колдунов-злоумышленников положила эпидемия чумы. Анализируя хронологию дел, которые возбуждались против колдунов в XIV в., можно обнаружить, что парадигма обвинений, возникавших внутри папской курии, развивалась параллельно и аналогично событиям при французском, а в какой-то степени и английском дворах. Хотя в ходе политических процессов — в тех случаях, когда выдвигалось обвинение в колдовстве, — могли осудить не только главного виновника, но и группу пособников, составивших заговор против особы монарха или Папы, эти суды не вызывали «цепной реакции». Прецедент массового антиведовского процесса можно обнаружить в «Муравейнике» — книге Иоганна Нидера, написанной в 1435 г. Автор упоминает о событиях, произошедших в 1395-1405 гг. в Зимментале, когда множество людей были сожжены по приговору светского судьи за поклонение дьяволу, колдовство (причинение болезней и смерти животным и людям, кражу зерна, вызывание бурь, причинение бесплодия животным и людям) и предсказание будущего. Массовыми были процессы над еретиками, но обвинения в применении магии, как правило, ранее указанной даты выдвигались против одного или двух человек. Трое или пятеро сообщников — уже исключение. Во второй четверти XV в. появляются сведения об антиведовских процессах над десятками лиц и более.

Сборник рассматривает только те процессы, которые были вызваны массовой антиведовской истерией, за его рамками остались громкие дела, связанные с ликантропией, хотя охотой на оборотней в конце XVI в. занимались те же самые демонологи, что подвизались на ниве истребления ведовства. Страх перед людьми, которые превращаются в зверей, спорадически возникал (сообщение об одной истории тут же провоцировало следующую), однако повсеместного распространения не получил. К тому же у охоты на оборотней очень много общего — животные от подобных заблуждений страдали куда больше, чем люди, — с такими эпизодами, как появление в 1764-1767 гг. таинственного зверя в Гевандане, жертвами которого стали около ста человек. Читателям этот сюжет хорошо известен по фильму «Братство волка». Объединять под одной обложкой все случаи массовой истерии представляется избыточным. Парадокс «охоты на ведьм» заключается как раз в универсальном характере этого явления, перешагнувшего границы сословий, конфессиональной принадлежности, регионов и даже континентов.

За рамками сборника остались также истории об индивидуальных проявлениях одержимости, будоражившие Францию в правление первых Бурбонов. Кардинал Ришелье и другие министры короля искусно манипулировали этими скандалами в своих целях, эксплуатируя ложное благочестие и прилагая усилия, чтобы слухи об околдованных монахинях распространились по стране как можно шире. Среди французских аристократов возникла мода на колдунов и отравителей: то ли в шутку, то ли всерьез они создали все те тайные общества, существование которых тщетно пытались обнаружить средневековые инквизиторы. Назначив расследование по нескольким подобным случаям, Людовик XIV пришел в ужас от полученных результатов и запретил выдвигать обвинения в ведовстве.

Процессам, проходившим в Англии, Шотландии и Британских колониях Нового Света, не случайно уделяется так много внимания. Следует отметить, что английские материалы сохранились лучше всего — памфлеты, выпускавшиеся преследователями ведьм после каждого суда, сыграли в этом не последнюю роль. Благодаря памфлетам представления о ведовстве распространялись по территории Британии, а обвинения, сформулированные во время процессов, прямо зависели от того, с какими именно изданиями были знакомы участники, — книгопечатание сыграло в антиведовской истерии поистине роковую роль.

Статистика в деле изучения ведовства не всегда оказывается достоверной. Благодаря работам Й. Ганзена^[1] и Р. Кикхефера^[2] систематизированы данные практически обо всех описанных случаях привлечения к суду за колдовство и ведовство в период с 1300 по 1500 г. (550 случаев). Картина событий XVI-XVII вв. вряд ли может быть представлена со столь же исчерпывающей полнотой. Многие архивы сгорели во время войн или были разграблены в смутное время, когда власть переходила из рук в руки. Сегодня можно говорить о том, что у нас есть полное представление о преследовании за ведовство в трех странах: Шотландии, Финляндии и Британских колониях в Новом Свете. Согласно сведениям, собранным в базе данных о ведовстве учеными Эдинбургского университета, с 1563 по 1736 г. в Шотландии были обвинены в ведовстве 3837 (имена 3212 из них известны). Только в 305 случаях известен исход дела: 205 человек были казнены, 52 оправданы, 27 сосланы, 11 изгнаны из страны, 6 отлучены от Церкви, двое объявлены вне закона, один подвергся публичному позору. Кроме того, 98 удалось бежать. 84% обвиняемых составляли женщины, 15% — мужчины. Сведения о помощниках (обычно котах) зафиксированы только в девяти случаях^[3]. Таким образом, стало очевидно, что преследование ведьм в Шотландии не носило столь массового характера, как это представлялось ученым XIX-XX вв.

В Финляндии ситуация оказалась как раз обратной — ведьм преследовали чаще. В период с 1520 по 1750 г. в этой стране, которая в то время была шведской провинцией, обвинения в ведовстве были выдвинуты против 2000 человек.

Ученым М. Ненонену и К. Кервинену^[4] удалось разыскать и систематизировать материалы 1200 дел. Первые обвинения в поклонении дьяволу были выдвинуты в 1666 г. судьей Нильсом Псиландером на Аландских островах. Псиландер учился в Тартуском университете, находившемся под сильным германским влиянием, и именно там он смог познакомиться с новейшими трудами немецких демонологов. И все же большинство вердиктов по ведовским делам были оправдательными. Наблюдалась определенная тенденция: если обвинения в наведении порчи выдвигались в основном частными лицами, то власти и священники пытались привлечь к суду знахарей и предсказателей. Около 10% обвиняемых