«Упрямец» и другие рассказы

Я ДОЛЖЕН!

Я должен за ночь написать рассказ. Маленький рассказ на пять столбцов. Утром он будет в типографии, а через три дня десять тысяч читателей развернут газету, чтобы познакомиться с маленькой историей, которую я напишу этой ночью.

Десять тысяч читателей! И каждый из них на десять минут забудет о своих радостях и печалях, чтобы разделить со мной мою радость или мою печаль.

А что, если читатель только усмехнется с досадой и отбросит газету прочь? Нет, нет, мой маленький рассказ должен опалить сердца! Увлечь эти десять тысяч сердец! Пусть хоть на десять минут заживут они жизнью моих героев!

— Я должен!.. Но о чем и как я буду писать? Ведь в ушах все еще звучит голос редактора: «Пять столбцов! Ни в коем случае не больше!»

— Пять столбцов…

Стараюсь припомнить все слышанное, виденное, пережитое… И постепенно оживают, приобретая пока еще неясные очертания, десятки образов: рабочие, учителя, дети, солдаты, проститутки, полицейские, преступники, актеры, писатели, безработные, арестанты — живые и умершие, знакомые и незнакомые. Они теснятся, обступают меня — комната уже не может вместить их всех, стены раздвигаются, и круг видений сливается с мглой ноябрьской ночи.

Я оглядываю их всех, одного за другим.

— Неужели я должен рассказать обо всех вас?

— Обо всех! — глухо звучит ответ.

Я в смятении.

— Но это выше моих сил, поймите же! Мне и трех жизней не хватит! Ведь пишу я только по ночам, днем у меня другая работа… Да и редактор настаивал: рассказ, которого от меня ждут, должен быть не больше чем на пять столбцов.

Они молчат. В самом деле: чья жизнь уместится на пяти столбцах?

Мгновение — и, отделившись от толпы, ко мне подходит девчушка лет десяти.

— Дяденька, расскажи обо мне! Помнишь, ты увидал меня в саду, под балконом диспансера? Моя история совсем коротенькая.

Я вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда в саду церкви св. Николая мне повстречался этот ребенок. Она вся дрожала от холода в своей промокшей насквозь одежонке, но не плакала, — а ведь обычно заблудившиеся дети плачут. Эта девочка уже не была ребенком.

Я чуть не насильно отвел ее домой. Отец убит на фронте в дни отступления, мать стала прачкой. Однажды ночью, свалившись от усталости с ног, она заснула прямо на цементном полу в прачечной каких-то богатеев, простудилась и заболела туберкулезом.

С трудом поднявшись с вороха грязного тряпья, служившего ей постелью, женщина схватила дочь своими костлявыми руками и задрала ей юбчонку.

— Опять ты у меня без штанов бегаешь! — закричала она, оттолкнула ребенка, заголосила: — Пропащая девчонка, сударь! Совсем пропащая!.. Таскается по канавам с кем ни попадя! Господи, боже милостивый, вразуми ты ее! Хоть штанов бы не теряла!

Может, рассказать эту историю?

— Нет! — грубо оборвал меня пьяный, осипший голос. — Слишком длинно. Расскажи обо мне.

Из толпы вышел заросший, сгорбленный человек.

— У меня даже и истории-то нету. Работал всю жизнь — вот и все! Ты знаешь мою хибару: я тебе ботинки чиню. Хворый я, помру скоро. И скажи ты мне на милость: зачем я жил, а?

— Ишь ты! — насмешливо воскликнула хорошенькая внучка нашей квартирохозяйки с улицы Кирилла и Мефодия. — Зачем он жил? Велика важность! Для того и жил, чтобы подметки ставить. А вот я… я… — девушка закашлялась. — Если б я не заболела, я могла бы стать кинозвездой! Я тоже работала. На складе. Но заработанных денег не пропивала. Все мое жалованье уходило на фотографии и письма, которые я рассылала на киностудии. Ах, какие это были фотографии…

На восковом лице девушки затрепетала улыбка.

— Не отвечали мне? Что с того! Разве в ожидании ответа я не была счастлива? Я сортировала желтые табачные листья, но в мечтах жила жизнью кинозвезд — далеко на юге, в белой вилле среди пальм… Я и сейчас вижу: по посыпанной песком аллейке спешит ко мне молодой офицер. Офицер флота его величества. Ах, как он любил меня! Мы с ним путешествовали… Ницца… Венеция… Гондолы… Что знаешь об этом ты, жалкий мастеровой? Я не дождалась…

Но тут бедняжка едва не задохнулась от кашля. Старик сапожник подошел к ней, обнял и стал ласково гладить по голове, негромко приговаривая:

— Молчи, молчи… Мне тоже хотелось лучшей доли. Чтоб не стучать весь век молотком по коленям, пока они не прогнили. Да и весь я сгнил заживо… Эх, доченька!..

Чья-то рука опустилась на мое плечо. Я обернулся.

— Ваню, ты?!

Ваню улыбнулся в ответ, совсем как в те вечера, когда мы бродили с ним по холмам близ нашей деревни, смотрели на звезды и мечтали.

— Расскажи, как меня расстреляли только за то, что я хотел, чтобы мир стал лучше! Моя история уместится на пяти столбцах.

— И мою жизнь, коли ты мастер, в двух словах пересказать можно! — выкрикнул кудрявый, пышноволосый актер-самоубийца, которого мы вытащили из Дуная лишь для того, как оказалось, чтоб он в тот же день перерезал себе бритвой горло. — Моя комедия коротка, ибо всю свою жизнь я на потеху глупцам разыгрывал чужие комедии!

Актер взмахнул рукой, откинул голову и прищурил глаза.

— Моей коронной ролью был Смердяков. Расскажи только об этой роли — о моем триумфе, об аплодисментах… Да, у меня история недолгая… Ха-ха-ха!

— И моя тоже! — крикнула какая-то женщина с накрашенными щеками. — Я…

— И моя!

— И моя!

Взметнулась волна голосов, но надо всеми гремел раскатистый голос актера:

— Шпигельберг! Уйдем в Богемский лес!

Очнувшись, я огляделся по сторонам: вокруг никого не было… Стрелки часов, словно черные пиявки, высосали время, которое было мне отпущено для того, чтоб написать маленький рассказ.

1929

Перевод М. Михелевич.

ВРАЖДЕБНЫЙ МИР

1

Перед рассветом небесная темь сгустилась, как-то отяжелела и низко нависла над реденькими перелесками. Дорога исчезла, и коровенки едва-едва нащупывали во тьме пыльную колею.

Старик примостился на передке телеги, но все еще не мог найти себе удобного места. Он подворачивал под себя то одну, то другую ногу, натягивал на плечи потертый армяк, перебрасывал с руки на руку стрекало, прикрикивал на коровенок, посапывал…

Ему хотелось как-то объясниться с мальчиком, да не знал он, с чего начать.

— Цанко… Слышь, Цанко…

Молчит… С тех пор, как узнал, что старик хочет отдать его в услужение в город, — словечка не проронил. Попробуй поговори с ним, как со