в его стойкости, как борца, а всего лишь в рациональности. Этому он научился, будучи вовлеченным в войну совсем другого мира.

Крик, как таковой, не способствует смягчению или какому-то уменьшению боли. Напротив, происходит напряжение мышц, усиление кровотока — и в итоге все тело делается сплошной болевой точкой. В то же самое время расслабленность помогает пытку как-то пережить.

Однако попробуй расслабиться, когда к телу подключен один электрод, а второй вот-вот примкнут к тщательно смоченному водой месту.

В роли палачей выступали все те же тюремщики, так как штатную единицу, ответственную именно за столь деликатное обращение с заключенными, давно вывели за штат и она, эта штатная единица, вымерла с голода.

В принципе, дело-то нехитрое: в любой тюрьме среди сотрудников очень много патологически склонных к садизму, если не все. Вот и в случае с Антикайненом за дело взялись два молодых следователя и один немолодой надсмотрщик.

— Ты у меня заговоришь, — недобро сощурился Туомас, следователь.

— Запоешь, сука, — добавил Маркку, другой следователь.

— Нет у тебя другого выхода, — закивал головой Василий, надсмотрщик.

Тойво, хотя эти слова пролетели мимо его ушей, вздохнул. Он слыхал, что пытка электричеством — очень болезненна и тяжела для всего организма. Может не выдержать сердце, а если и выдержит, то в теле есть другие органы, для которых прохождение тока крайне чревато.

Поэтому он без лишнего смущения открыл у себя шлюз, посредством которого слил из своего тела всю ненужную жидкость. Понятное дело, штаны для этого снимать было вовсе необязательно. Лужа получилась знатная!

— Ах, ты гаденыш! — возмутился Маркку. — Сейчас я тебя пощекочу!

Он схватил Антикайнена за мокрые волосы, наступив при этом в лужу, и перехватил электрод поудобнее. Второй уже был подсоединен к груди Тойво.

Послышался треск и немедленно запахло жженным волосом. Маркку завопил, как резаный, и стремительно описался, подскакивая попеременно с ноги на ногу. Вероятно, что-то не то у него было с обувкой — она хорошо проводила электрический ток. Техника безопасности в таких пытках — превыше всего. Резиновые калоши, резиновые перчатки и специальный приборчик, а не использование провода и электрической розетки. Эх, дилетанты!

Тойво тоже было больно, но вместе с тем сделалось смешно. Впрочем, делу это помочь не могло. Разве что слегка унизил мерзкого молодого следователя.

Василий, как человек с опытом, не принялся оттаскивать коллегу по заплечному ремеслу, а выдернул вилку из сети.

— Ну, как? — участливо спросил он.

— Боже мой, — с трудом ответил Маркку. — Какой позор!

По лицу было видно, что он готов расплакаться, но следователь все-таки овладел собой и отошел к стене, дрожа и судорожно всхлипывая.

Туомас, по сухому месту обойдя разлитую мочу, ударил Тойво кулаком в лицо.

— Ну и как теперь предлагаешь работать в этом гадюшнике? — очень сердито сказал он. — Кто уберет все это непотребство?

— А он сам пусть и убирает! — предложил Василий. — Не вызывать же сюда уборщиков!

— Вот-вот, — обрадовался Маркку. — Принесем ему инвентарь, чтобы отмыл все его художества! Коммунистическая собака!

Надзиратель, отворив тяжелую дверь, споро сбегал за ведром воды и шваброй. Время у них пока еще было, так что подставлять следователя под насмешки коллег он не собирался. На сегодняшний день. Ну, а дальше — видно будет. Свой человек в начальстве никогда не помешает.

— Ну, и как ему убираться в кандалах? — сокрушенно вздохнул Туомас.

— Да, хоть как! — сердито возразил Маркку. — Отстегнуть его от стула, а дальше пусть расстарается. Сцыкло!

Его товарищи непроизвольно уставились на большое пятно, проступавшее через китель и форменные брюки следователя. От этих взглядов он налился пунцовым цветом, резко сдернул с себя замаранный пиджак и бросил его на стол, оставшись в хлопчатобумажной нательной рубахе. Штаны снимать отчего-то он не решился. Боязнь полностью пасть в глазах коллег не позволила ему уйти. Дело превыше всего, себя в порядок можно привести несколько позднее.

Василий отцепил Тойво от прикрученного к полу стула и ногой подтолкнул к нему инвентарь.

— Ну! — сказал он.

Антикайнен, позвякивая своими кандалами, взялся за швабру, на секунду замер с нею в руках, словно бы примериваясь, а потом резко переломил о колено. На этот сухой звук, словно бы щелчок кнута или выстрел стартового пистолета, все в комнате допросов обернулись.

Тойво в это же самое время бросился вперед, почти прыгнув, со всей силой ударяя заостренным куском обломка швабры, как копьем, в Маркку. Конечно, деревом пробить плотный материал форменного кителя получилось бы вряд ли. Но с рубашкой древко справилось отлично, глубоко воткнувшись в тело следователя как раз в районе печени.

Никто из следователей в это поверить не мог — по легенде они были абсолютно неприкасаемые, на что свято уповали. Они замерли — и ранее описавшийся умирающий Маркку, и пока еще живой Туомас.

Но не растерялся надзиратель — опыт его сказался. Он выхватил свой револьвер и без раздумий выстрелил в заключенного. Звук был поистине оглушительный. Не оставалось никаких сомнений в том, что через несколько минут сюда сбежится половина тюрьмы.

Однако в Тойво Василий не попал. Зато попал в дверь, от которой пуля охотно срикошетила обратно и клюнула Туомаса в незащищенный висок, пробив дыру и утихнув где-то в мозгу.

— Головоломка какая-то! — почему-то сказал надзиратель.

— Ой, — прошептал следователь и упал на мокрый от мочи пол.

Следом шумно обвалился второй следователь.

Антикайнен, понимая всю тщетность попытки пробиваться на свободу с боем, неуклюже шагая, вернулся к стулу и вновь сел на него.

— Я убью всякого, кто ко мне прикоснется, — сказал он таким тоном, что Василий с пистолетом в руке согласно кивнул.

Потом набежали охранники, крича от страха положенные в таких случаях слова про «руки вверх». Никто, конечно, их распоряжение не выполнил. Мертвым любые приказы по барабану, надзиратель посчитал, что к нему это не относится, ну, а Тойво проигнорировал просто так.

Он раньше только предполагал, что его заключили в крепость в городе Турку, но когда увидел Олави Хонка, печально знаменитого помощника прокурора этого города, утвердился в своих предположениях. Олави бегал по камере и кричал пуще всех, умудрившись поскользнуться и упасть в лужу никем не убранной мочи.

Хонка в свое время после ареста Тайми всерьез собирались пристрелить, причем такое решение было принято как фашистами, так и коммунистами. Фотографии его костистого лица не сходили со