вишен
всё шумят да шумят, на прощание – мне.
Гомельский стриж
Ах, скрип далёкий ставней каменного дома! – Едва их утром, спозаранку раствори – тебя накроет неизбывная истома: смотри на город, пой ему и говори… Вдыхай заманчивый и свежий запах хлеба, оттенки парковых гвоздик и васильков… С твоей ладони стриж весёлый взмоет в небо! – О птицы вольные – ни клеток… ни оков… Жильцов теперешних за ставнями не видно: Далече те, иными полнится погост. Стрижу из прошлого, наверное, обидно, что, утекая, растворило время мост. На топчане лежишь израильском, в печали: не встать с него, не прогуляться до Сожа, и кто угодно пьёт с тобой, а Гомельчане, напрасно ждут с небес пропавшего стрижа.
* * *
Хатынь мне видится порой: повсюду благостно и чисто, а за Кудыкиной горой родятся новые фашисты. В сердца неужто не стучит тот пепел Клааса – без гласа? По гетто колокол молчит, рычит Фольксвагенами трасса. Забыв селекцию и рвы, бунтуют отроки: «Не треба!» *. Ну, что ж, быть может, правы вы, у вас давно другое небо.
Не треба. (Бел.язык) – не надо.
* * *
Сделать примечанием, птичкой на полях, времени качание, крылышками мах. К озеру ли Белому, мысли отпусти, к парню загорелому, с Брестской об-лас-ти… Скольким не случившимся устелилось дно, бывшим, но не сбывшимся, всё занесено, сделалось растущими вишнями в саду, хуторами, пущами, брагой на меду, комарья жужжанием в пойме При-пя-ти, в небе звезд дрожанием – видимым почти… Пузырили ли в лужице – дождика послы, над домами кружатся аисты – буслы, включено всё лучшее в будущий визит, да судьбы излучины все уже… транзит… Потому и этот путь, а точнее – шлях* стелется… и будет пусть меткой на полях, пусть бежит меж вербами, где стоит овин – в мире сем, наверное, мудрый, как раввин.
шлях* – путь, дорога. (бел. язык)
Приворот
Белорусских ли церквушек
купола да их кресты,
лица маленьких старушек
средь хамсина видишь ты.
В мире нет таких таможен
чтоб глушить церквей набат. Каждой порой своей кожи
слышу звон я их в шабат! Мне всё видится орнамент белорусских рушников. Словно памяти пергамен из незыблемых веков. Приворот ли ведьм Полесских
манит сердце к тем местам?
Нет причин, чтоб очень веских,
просто я родился там.
Осколки
По булыжной мостовой – вéлики да клячи… Чили, хунта, Пиночет – генерал собачий… А в беседке пацаны, треньканье гитары… Пикуль есть за полцены, есть приёмник старый.... Хорошо сорвать урок физики – у Нинки, вволю с кайфом поносить чешские ботинки, пригласить потанцевать Светочку на «доски», наутюжив брюки-клёш – чисто по-матросски, выкурить с ней втихаря пачки с пол «Орбиты», на свои намёки «про…» слыша: «Счас!.. Иди ты!», не пугаясь никакой школьной заморочки, выпить кружечку пивка на разлив, из бочки, на перроне услыхать звон горячих рельсов да афишу прочитать с "Полосатым рейсом", согласится: «Миру мир» – лозунг в красной раме, подмигнуть Рязанову в «Кинопанораме»… …Память – битое трюмо, годы – кривотолки… Брат, соплей не разводи. Подмети осколки!
Припятская кукушка
Восток дело тонкое, миру не страшен, трёх прочих сторон у него знамена. Израиль садами шумел среди пашен, как нынче со мной, как во все времена. Оставь календарь, здесь апрели сплошные как море ласкаются к «русской» душе. И птицы доверчивы, кошки смешные с мышами играют в густом камыше. Порой, на поверку здесь кажутся проще отечества дым,что ложится в строку. Но слышится мне, как из Припятской рощи мне плачет кукушка: «ку-ку!» да «ку-ку!».
Родная сторона
Стран чужих не ценю я причуды, оттого с отдалённой поры мне бы не Парфеноновы груды, не дворцы, не обители Буды… – Беларуси сады и дворы. Ворожит и влечёт «заграница»? – без границ неожиданный мир! – то хай-тек.. то модерн… то ампир… Но не озеро Сайма мне снится – озерцо под названием Вир. Снятся в воду глядящие ивы, шелест листьев – ветвей разговор… Лошадиные длинные гривы… В отражении водном мотивы этих грив сплетены до сих пор. Не страна, а, как в песне – сторонка, но родная на все времена, где бы сердце рвалось – если тонко: в каждой церкви – живая иконка, по лесам – что ни шаг – то воронка, чья ни память – то мир и война.
* * *
Авторское послесловие
У Арсения Тарковского есть поэтические строки о том, что после длительного плавания человек конце концов оказывается на берегу и наступает пора выбирать сети – в тот самый момент, когда к нему идёт бессмертье косяком. Не уповаю ни на какое бессмертие, но если бы мне довелось выбирать свою сеть, то улов оказался бы невелик. Шесть книг, пять из которых – проза… и одна тоненькая книжечка юмористических стихов. Тут, кстати, хочу отметить одну особенность, замеченную мной в писательском мире: заслуга одних – в том, что они хорошо пишут; заслуга других – в том, что они не пишут вообще. Последнее время я ловлю себя на мысли, что предпочёл бы находиться в ряду тех, кто «не пишет вообще». Только процесс сочинительства завёл меня настолько далеко, что я вынужден добавить в свой литературный улов ещё одну книгу. Книгу стихов. Я постарался, чтобы она была много серьезнее, чем рифмованные анекдоты про мою эру репатриации – девяностые годы ушедшего века. И если уж исподволь приближается время выбирать сети, хотелось бы найти в них, хотя бы несколько стихов, достойных моего поэтического труда. Я дарю свою книгу моему читателю и надеюсь, что он найдёт время и желание разделить со мною всё то, чем я жил долгие годы.
Автобиография:
Дмитрий Аркадин (Онгейберг) 1955 года рождения. Родился в Белоруссии. После окончания в 1976 году в Минске Белорусского Государственного Театрального института работал на к\студии «Беларусьфильм». В 1979 году уехал в Ленинград. Работал на к/cтудии «Леннаучфильм». Репатриировался в Израиль в 1990 году. Живет в городе Ришон ле Ционе. Автор шести книг. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Член Международного Союза писателей «Новый современник».
* * * Автор искренне благодарит поэта Юлию Санину (Союз российских писателей) за профессиональную литературную консультацию и редакторскую помощь.
Гомельский стриж
Ах, скрип далёкий ставней каменного дома! – Едва их утром, спозаранку раствори – тебя накроет неизбывная истома: смотри на город, пой ему и говори… Вдыхай заманчивый и свежий запах хлеба, оттенки парковых гвоздик и васильков… С твоей ладони стриж весёлый взмоет в небо! – О птицы вольные – ни клеток… ни оков… Жильцов теперешних за ставнями не видно: Далече те, иными полнится погост. Стрижу из прошлого, наверное, обидно, что, утекая, растворило время мост. На топчане лежишь израильском, в печали: не встать с него, не прогуляться до Сожа, и кто угодно пьёт с тобой, а Гомельчане, напрасно ждут с небес пропавшего стрижа.
* * *
Хатынь мне видится порой: повсюду благостно и чисто, а за Кудыкиной горой родятся новые фашисты. В сердца неужто не стучит тот пепел Клааса – без гласа? По гетто колокол молчит, рычит Фольксвагенами трасса. Забыв селекцию и рвы, бунтуют отроки: «Не треба!» *. Ну, что ж, быть может, правы вы, у вас давно другое небо.
Не треба. (Бел.язык) – не надо.
* * *
Сделать примечанием, птичкой на полях, времени качание, крылышками мах. К озеру ли Белому, мысли отпусти, к парню загорелому, с Брестской об-лас-ти… Скольким не случившимся устелилось дно, бывшим, но не сбывшимся, всё занесено, сделалось растущими вишнями в саду, хуторами, пущами, брагой на меду, комарья жужжанием в пойме При-пя-ти, в небе звезд дрожанием – видимым почти… Пузырили ли в лужице – дождика послы, над домами кружатся аисты – буслы, включено всё лучшее в будущий визит, да судьбы излучины все уже… транзит… Потому и этот путь, а точнее – шлях* стелется… и будет пусть меткой на полях, пусть бежит меж вербами, где стоит овин – в мире сем, наверное, мудрый, как раввин.
шлях* – путь, дорога. (бел. язык)
Приворот
Белорусских ли церквушек
купола да их кресты,
лица маленьких старушек
средь хамсина видишь ты.
В мире нет таких таможен
чтоб глушить церквей набат. Каждой порой своей кожи
слышу звон я их в шабат! Мне всё видится орнамент белорусских рушников. Словно памяти пергамен из незыблемых веков. Приворот ли ведьм Полесских
манит сердце к тем местам?
Нет причин, чтоб очень веских,
просто я родился там.
Осколки
По булыжной мостовой – вéлики да клячи… Чили, хунта, Пиночет – генерал собачий… А в беседке пацаны, треньканье гитары… Пикуль есть за полцены, есть приёмник старый.... Хорошо сорвать урок физики – у Нинки, вволю с кайфом поносить чешские ботинки, пригласить потанцевать Светочку на «доски», наутюжив брюки-клёш – чисто по-матросски, выкурить с ней втихаря пачки с пол «Орбиты», на свои намёки «про…» слыша: «Счас!.. Иди ты!», не пугаясь никакой школьной заморочки, выпить кружечку пивка на разлив, из бочки, на перроне услыхать звон горячих рельсов да афишу прочитать с "Полосатым рейсом", согласится: «Миру мир» – лозунг в красной раме, подмигнуть Рязанову в «Кинопанораме»… …Память – битое трюмо, годы – кривотолки… Брат, соплей не разводи. Подмети осколки!
Припятская кукушка
Восток дело тонкое, миру не страшен, трёх прочих сторон у него знамена. Израиль садами шумел среди пашен, как нынче со мной, как во все времена. Оставь календарь, здесь апрели сплошные как море ласкаются к «русской» душе. И птицы доверчивы, кошки смешные с мышами играют в густом камыше. Порой, на поверку здесь кажутся проще отечества дым,что ложится в строку. Но слышится мне, как из Припятской рощи мне плачет кукушка: «ку-ку!» да «ку-ку!».
Родная сторона
Стран чужих не ценю я причуды, оттого с отдалённой поры мне бы не Парфеноновы груды, не дворцы, не обители Буды… – Беларуси сады и дворы. Ворожит и влечёт «заграница»? – без границ неожиданный мир! – то хай-тек.. то модерн… то ампир… Но не озеро Сайма мне снится – озерцо под названием Вир. Снятся в воду глядящие ивы, шелест листьев – ветвей разговор… Лошадиные длинные гривы… В отражении водном мотивы этих грив сплетены до сих пор. Не страна, а, как в песне – сторонка, но родная на все времена, где бы сердце рвалось – если тонко: в каждой церкви – живая иконка, по лесам – что ни шаг – то воронка, чья ни память – то мир и война.
* * *
Авторское послесловие
У Арсения Тарковского есть поэтические строки о том, что после длительного плавания человек конце концов оказывается на берегу и наступает пора выбирать сети – в тот самый момент, когда к нему идёт бессмертье косяком. Не уповаю ни на какое бессмертие, но если бы мне довелось выбирать свою сеть, то улов оказался бы невелик. Шесть книг, пять из которых – проза… и одна тоненькая книжечка юмористических стихов. Тут, кстати, хочу отметить одну особенность, замеченную мной в писательском мире: заслуга одних – в том, что они хорошо пишут; заслуга других – в том, что они не пишут вообще. Последнее время я ловлю себя на мысли, что предпочёл бы находиться в ряду тех, кто «не пишет вообще». Только процесс сочинительства завёл меня настолько далеко, что я вынужден добавить в свой литературный улов ещё одну книгу. Книгу стихов. Я постарался, чтобы она была много серьезнее, чем рифмованные анекдоты про мою эру репатриации – девяностые годы ушедшего века. И если уж исподволь приближается время выбирать сети, хотелось бы найти в них, хотя бы несколько стихов, достойных моего поэтического труда. Я дарю свою книгу моему читателю и надеюсь, что он найдёт время и желание разделить со мною всё то, чем я жил долгие годы.
Автобиография:
Дмитрий Аркадин (Онгейберг) 1955 года рождения. Родился в Белоруссии. После окончания в 1976 году в Минске Белорусского Государственного Театрального института работал на к\студии «Беларусьфильм». В 1979 году уехал в Ленинград. Работал на к/cтудии «Леннаучфильм». Репатриировался в Израиль в 1990 году. Живет в городе Ришон ле Ционе. Автор шести книг. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Член Международного Союза писателей «Новый современник».
* * * Автор искренне благодарит поэта Юлию Санину (Союз российских писателей) за профессиональную литературную консультацию и редакторскую помощь.