земли, всюду торчали выступы камней или узловатые древесные корни. Ферендир выискивал взглядом самые надежные из них и больше не оступался по небрежности. Иногда при подъеме он использовал свои нежные маленькие руки. Здесь, среди искривленных от ветра деревьев, было тихо, как в склепе, и только снизу все еще доносилось журчание ручейка, через который они перешли еще у подножья горы.

Ферендир украдкой взглянул на Серафа, желая убедиться, что его вечно всем недовольный наставник по-прежнему идет впереди. Однако Сераф как раз остановился. Он стоял, сверкая светлыми золочеными доспехами и опершись на длинную рукоять молота. Одним сапогом Каменный Страж наступил на ворох побелевшего от времени валежника между двумя чахлыми худосочными деревцами. Как всегда, он глядел на своего давнего ученика с укоризной.

Ферендиру было не понять, что таится в этом непостижимом и таинственном взгляде: глубокое презрение или столь же глубокая жалость. Встретившись глазами с юношей, Сераф отвернулся и стал подниматься дальше.

Где-то сзади Дезриэль стал тихо напевать какую-то медленную и грустную мелодию. Ферендир сразу опознал в ней мрачноватый гимн, которому учат всех, кто служит горе. Заунывная интонация и неторопливый повторяющийся мотив должны были обострить интуицию, заглушить мысли и раздвинуть границы сознания. Такая медитативная музыка помогала при выполнении тяжелого физического труда — например, во время медленного и утомительного подъема по крутому и неудобному горному склону. Старинный гимн всегда пробуждал в юноше умиротворение и светлую печаль — Ферендир чуть не начал подпевать Дезриэлю.

Однако удержался — ведь сам Сераф не подпевал. Послушник внимательно следил за шагающим впереди учителем — пения оттуда не доносилось. Судя по всему, Сераф был вполне способен собраться с силами и сосредоточиться, не прибегая к гипнотической помощи гимна. Ферендир последовал примеру сурового учителя и поборол желание присоединиться к Дезриэлю, потому что хотел добиться от Серафа если не симпатии, то хотя бы одобрения.

Они вышли в путь рано утром, еще в предрассветных сумерках, заменявших в царстве Хиш ночь. Большинство Каменных Стражей храма и учеников еще спали. Наставники Ферендира были полностью облачены в доспехи и вооружены: Дезриэль нес изящный алмазный чекан, а Сераф — тяжелый каменный молот на длинной рукоятке. Сам же Ферендир в день своего последнего испытания был одет в простую тунику послушника, в качестве оружия ему позволили взять только отполированный временем посох из тиса и небольшой кинжал.

Покинув скрытую от посторонних глаз живописную лощину, где стоял храм, они пошли на северо-запад, через перекаты горных хребтов и глубокие долины, по одной из многих узких тропинок, которая привела их в дремучий лес на западных склонах горы. Через несколько часов пути по холмистой местности наконец показался бегущий из леса извилистый ручей. Тогда они свернули с тропы и побрели вдоль каменистого русла — все дальше и дальше, по тенистым ущельям и глубоким распадкам горного склона.

Когда забрезжил дневной свет и мрак Владения Тени — Улгу — начал уступать место неумолимому свечению Враждебного Периметра, путники добрались до субальпийского пояса горы. Позади остались наполненные жизнью участки склона: там в тени густых лиственных лесов и высоких пушистых колдовских сосен зеленел густой подлесок, встречались россыпи поганок. Природа выше ручья стала унылой и бесцветной. Деревья попадались реже. Зеленую траву и раскидистые папоротники сменили голые камни да сухая почва с вкраплениями пористого мха и жесткой осоки.

Путники шли вверх еще много часов. Редкие деревья уже не заслоняли дневной свет, зато с вершины горы все сильнее и упорнее дул ледяной ветер. Мир вокруг казался безжизненным. Лишь птица порой тоскливо выкрикивала что-то у них над головой, а в рассеянных тенях под немногочисленными деревьями скреблись по камням малюсенькие коготки каких-то крошечных неуловимых зверьков. Чахлая растительность, усиливающаяся крутизна склона, сам местный воздух — все это казалось скудным и суровым, однако создавало впечатление чего-то живого, бдительного и голодного. Одна из непреложных истин, которую вбивали в головы молодых послушников горного храма — да, впрочем, и любого иного храма, — звучала так: «Везде и во всем есть жизнь. Везде и во всем есть желание. Везде и во всем есть воля. В большой опасности тот, кто забыл об этом».

Сосны теперь почти не встречались. На этой высоте остались только кривые и бесцветные деревца, навсегда изуродованные порывами ветра. Лишенные листьев ветви разрастались вширь, но это трудно было назвать кроной. Деревца жались к горному склону и напоминали потрепанные и выгоревшие на солнце знамена, которые однажды навеки застыли под яростным шквалом.

Здесь перед железной волей горы и ее диких ледяных ветров покорно сгибалось даже то, что росло очень медленно и не сопротивлялось непогоде. Увидев воочию, какой безжалостной и непреклонной может быть гора, Ферендир внезапно исполнился благоговения и ужаса перед лицом того, что ему предстояло.

В этот день обряд должен был помочь Ферендиру испытать волю горы, которая была его элементарным повелителем, и познать сущность ее желаний. Согласно незыблемым законам божественного Теклиса и священным принципам алементири, священным для его храма, Ферендир, как и сотни его предшественников, должен был отправиться в сопровождении своих наставников в уединенное место у вершины — поближе к незримым, но бурным потокам могущественной тектонической энергии, которую источала душа великой горы. Там ему предстояло предаться благочестивым размышлениям. Для этого будет выкопано то, что, в сущности, станет могилой Ферендира: наставники похоронят его заживо. В этой холодной и неуютной каменистой почве, под гнетом камней послушник ощутит всем телом тяжесть воли и желаний горы. Он постарается не задохнуться и не поддаться паническому страху смерти среди кромешной тьмы, чтобы гора могла признать его своим и принять его дальнейшее служение длиною в жизнь. Если гора сочтет Ферендира достойным, то не допустит его гибели, даст ему возможность дышать — и тогда он восстанет преображенным и просветленным, оставит позади послушничество и сделается одним из преданных служителей горы.

Если же гора сочтет, что Ферендир ее не достоин, то обречет его на смерть!

Ни результаты его обучения, ни наставники, ни сами верховные жрецы, ни Каменные Стражи из храма не могли предсказать, что уготовала Ферендиру гора. Ему растолковали, что узнать это можно лишь