глава семьи, обязана соблюдать достоинство и приличия при любых обстоятельствах; властным движением подобрала она шлейф и отправилась навести порядок среди гостей.

По пути в гостиную она остановилась на пороге полуоткрытой двери в столовую, из которой повеяло холодом и запустением. Окна и венецианские зеркала были завешены черным, мебель частью вынесена, частью выстроена вдоль стен. Раздвижной стол с закуской занимал весь простенок между окнами. В затянутые крепом подсвечники были вставлены свечи, но горела только одна. Ее пламя плясало в сквозняке, наполняя комнату тревожными тенями. Фигура кого-то из прислуги, — оказалось, экономка, — метнулась прочь от стола и выскользнула из комнаты в другую дверь как раз в ту минуту, когда Каролина просунула голову в столовую. У зажженной свечи не было розетки; стеарин военного времени стекал коричневатыми каплями на штофную обивку.

— Фрейлейн Шёнберг! — крикнула Каролина и в тот же миг круто обернулась, — позади что-то тяжело и глухо грохнулось на пол, и раздалось звяканье и оханье. После напряженной паузы оханье повторилось. Оно донеслось из спальни Александра.

Несколько быстрых шагов, и Каролина уже была в комнате брата: ее подозрение подтвердилось, — в спальню, которую она после смерти Александра заперла, кто-то проник.

Тот же полумрак, что и в столовой, с мечущимся огоньком одинокой свечи охватил Каролину и здесь. На полу, подле массивной кровати, что-то шевелилось. Она отпрянула, торопливо включила плафон и все же не сразу узнала в человеке, скрючившемся на ковре, Ябурека — доверенного слугу Александра. Из-за тяжелого гриппа ему было запрещено принимать участие в похоронах, и Каролина, чтобы запрет был соблюден, приказала спрятать платье Ябурека. А он все-таки очутился здесь, облачившись в старый сюртук Александра, кашляя и трясясь от озноба. Прямо ходячий очаг инфекции!

— Ябурек! — Каролина зажала платком рот и нос. — Скажите, ради бога, что вы тут делаете?

— Извините, чистил барину медаль гражданской обороны.

Только сейчас Каролина заметила шкатулку Александра, стоявшую у ног старика, среди рассыпанных булавок для галстуков, перстней, запонок и часовых цепочек.

— Разве можно барину явиться туда, наверх, без медали, — продолжал Ябурек. Казалось, он при этом обращается к какому-то незримому собеседнику; на присутствие Каролины он не обращал решительно никакого внимания. — Еще в ноябре, когда мы вернулись из Вены после погребения его величества, барин мне сказал: «Знаешь, Ябурек, теперь, когда императора Франца-Иосифа нет на свете, нам с тобой тоже нечего здесь делать. Он хочет иметь при себе наверху всю свою старую Австрию, значит, и наше место там». И с того дня он пошел на убыль, вот как садится деревенский холст. И массаж уже не велел себе делать. «А ради чего? — говорит. — Я теперь долго не протяну, говорит, самое большее — до нового года. Семнадцатый год меня не интересует». И верно: в первый день нового года он и слег. — Судорожный кашель помешал Ябуреку продолжать. Слюна и слезы потекли по седой короткой бороде.

Каролина, слушавшая его и неприязненно и жадно, вскрикнула и отскочила в сторону.

— Немедленно убирайтесь в постель! — прошипела она сквозь носовой платок. — Вы еще весь дом мне перезаразите.

Ябурек перестал наконец кашлять и уставился на нее пустым взглядом. Каролина дернула звонок для вызова прислуги.

— Что это у вас за порядки? — накинулась она на влетевшую задыхающуюся экономку. — Почему вас нет, когда вы нужны? Еще в столовой, вместо того чтобы позаботиться о розетках для свечей… и вообще, что вам там понадобилось?

— Я только хотела посмотреть, как расставить закуску, если нам придется обойтись без бутербродов с омарами.

— Что вы сказали? Как это — без бутербродов с омарами?

Распухшее от слез, курносое, как у мопса, лицо фрейлейн Шёнберг пошло пятнами.

— Дело в том, барыня, что омары еще не доставлены.

— И я узнаю об этом только сейчас? Нет, замолчите. Не желаю я слышать ваших отговорок. Как это можно? Разве вы позабыли, что я вам вчера вечером всячески внушала? Вы должны были еще раз напомнить поставщикам…

— Мы напоминали, барыня, и Липперт твердо обещал, что до часу омары будут здесь. Я уже несколько раз ему звонила, да буря, наверное, повредила телефонные провода; никак меня с ним не соединяют.

— Еще новости! А мне даже не докладывают! Я всегда говорила: не полагайся на слуг, и продадут и выдадут. — Дальше все шло в том же тоне. Каролина изливалась в жалобах на свою несчастную судьбу: сначала брата потеряла, единственного близкого родственника; потом это несчастье с катафалком; а в довершение всего — люди, прибывшие на похороны, не получат даже закуски comme il faut^[2] и будут злословить по этому поводу до конца ее дней.

Каролина замолчала только тогда, когда Ябурек, задыхаясь, снова закашлялся.

— Уведите его сейчас же в его комнату, Шёнберг! — воскликнула она и стала торопить экономку судорожными жестами. — Нельзя же быть такой тупицей! А вы, Анна, — приказала она горничной, появившейся из-за спины фрейлейн Шёнберг, — помогите ей. В постель его! Живо! Живо!

Когда обе женщины, подхватив под руки старика, наконец удалились, у Каролины вырвался вздох облегчения. Однако лицо ее тут же снова помрачнело. Воздух наверняка полон миазмами гриппа. Ябурека необходимо отправить в больницу; одного смертного случая в доме хватит. Немедленно нужно все продезинфицировать лизолом!

Она опять потянулась было к звонку, но внимание ее было отвлечено карманными часами овальной формы, поблескивавшими золотом из нижнего отделения шкатулки для драгоценностей. Каролина поспешно нагнулась. Кровь бросилась ей в голову, но не только от быстрого движения. Она нажала пружинку от крышки часов. Сколько же лет прошло с тех пор, когда она, с радостным ребячьим любопытством, смотрела, как отец заводит эти часы и слушает их звон? Над кнопкой для звона были выгравированы весы, а вокруг них — изречение: «Время всегда во всё вносит порядок».

Интересно, лежат ли еще пряди волос под нижней крышкой? Каролине пришлось пустить в ход пилку для ногтей, чтобы открыть часы. Пряди оказались там: белокурая — это была ее, и светло-каштановая, шелковистая — Александра. Она ощупала взглядом столик, на котором обычно лежали щетка и гребень брата. На щетке осталось несколько волосков, прямых, белоснежных. А сам Александр… Ах, пусть время всегда во все вносит порядок, но на это уходит целая человеческая жизнь. Каролина положила часы на ночной столик и провела рукой по глазам. Когда она опустила руку, ей показалось, что у