кабинеты обществознания, экономики и психологии, прочитала я на табличках. Спереди центральный холл заканчивался узким коридором, в котором расположились классы физики, химии и биологии. Третий и четвертый этажи выглядели не так, как первые два. Там было только две рекреации, соединённые между собой узким коридором. Закончив исследование, я уже хотела было спуститься вниз, но потом подумала, что без обследования туалетов моя экскурсия по родной школе будет неполной, а потому свернула влево и дошла до того места, где рекреация становится уже. Туалеты – для мальчиков, девочек и учителей – были расположены в конце коридора. Уборная выглядела точно так же, как наша, разве что унитазы и раковины были выше. Возвращаясь назад, я услышала, что из туалета для мальчиков доносится какой-то звук: стон или плач. Набравшись смелости, я толкнула дверь и заглянула внутрь. Кажется, было пусто.

– Кто там? – тихо спросила я и тотчас об этом пожалела, ибо вопрос сразу же показался мне невероятно глупым. Очевидно, что в туалете для мальчиков-старшеклассников могут находиться только эти самые подростки, которых я в глубине души побаивалась, хотя они никогда не обижали меня.

Открылась дверь одной из кабинок, и несколькими секундами позже в коридор вышел незнакомый мальчик, который выглядел лет на двенадцать. Он был одет в черные брюки и туфли, белую рубашку и темный пиджак, который был расстегнут. Подросток дрожал всем телом, а по его лицу градом катились слезы.

– Почему ты плачешь? – немного испуганно спросила я, внимательно разглядывая его.

Выяснилось, что сегодня у него умерла мама. Вернее умерла она еще полтора дня назад, но стало известно это только днем, так как она жила одна. Оказалось, что Саша учится в восьмом классе и он из детдома. Просто писал у нас олимпиаду по математике. В смерти мамы винит себя, так как ее можно было спасти, если бы он не «свалил на все готовое» три года назад, бросив ее одну. Женщина выросла в советском детдоме, окончила какой-то техникум и даже успела поработать несколько лет на каком-то заводе. Потом родился Саша, она потеряла ту работу и всю его сознательную жизнь трудилась уборщицей в нескольких умирающих бюджетных учреждениях. Трудилась за копейки.

Саша приземлился напротив меня и говорил-говорил-говорил… Сбивчиво, смотря в пол, постоянно всхлипывая и ковыряя ногти. Впервые в жизни я решилась сесть на пол, хотя мама всегда говорила, что я могу простудится или испачкать одежду.

Мальчик перешел в пятый класс, когда погиб Мишка – его лучший друг из достаточно обеспеченной по меркам Орехово (это поселок городского типа в 400 километрах отсюда) семьи. Когда Мишка был жив, то делился с ним едой и деньгами. Карманными маленькими деньгами, которые платил отец Мишки за успехи сына в учебе. Мишкины родители Сашу ненавидели и даже запрещали им вместе играть. «На то была причина», – подчеркивает Саша, но наотрез отказывается назвать ее.

– Когда Мишка умер, просто было нечего жрать. Мне терять уже было нечего. Просто нечего. Мама отдавала ползарплаты всяким мошенникам и коммивояжёрам, – я не стала спрашивать, кто это, – могла просто взять и потерять деньги или забыть, куда их положила и все…Это пиздец полный… извини, что матерюсь… – Саша впервые поднял голову и кинул на меня короткий взгляд, а я не стала говорить, что это первое матерное слово, которое я услышала. – Я ее любил, просто потому что у нее, кроме меня, никого не было… Хотя бы поэтому, наверное, любил… Или заставлял себя ее любить… Я не знаю… Через несколько дней после того, как умер Мишка, я сварил борщ, когда она была на работе… Когда она пришла, я налил ей суп, дал хлеба и сел напротив. Она даже не спросила, ел ли я, не спросила, почему я себе не налил (я знал, что этого супа должно хватить на неделю, так как ингредиенты для него были куплены на последние деньги, а второго у нас вообще не было)… Просто поела и все, будто я не человек. Никогда не спрашивала, как у меня дела в школе, не интересовалась, откуда я беру деньги… Я сказал, что Мишка погиб… Она спросила, кто это, хотя я часто ей рассказывал про него… Я разозлился и ничего ей не ответил. На работу меня никто не брал… Не потому что маленький, а потому что меня все там ненавидели… Говорили, что я буду воровать… На самом деле я в жизни ничего не украл…

На следующий день Саша приехал в ближайший к поселку город, спросил у прохожих, как найти детдом, пришел туда и сказал, что мама его не кормит, не ходит на родительские собрания, не покупает учебники и даже не знает, западнее или восточнее Москвы находится наш край. В итоге, маму лишили родительских прав, а его поместили в детдом в нашем городе, потому что в том не было мест.

– Я думал, что она не поймет, что я от нее отказался, а она поняла… Стыдно было очень. В глубине души. Но я думал, что вырасту, окончу институт, буду нормально зарабатывать и свожу ее тогда в Париж или еще куда-нибудь, куда она захочет… Объясню, что это просто формальность и на самом деле она по-прежнему моя мама. Была какая-то надежда на то, что она хотя бы когда-нибудь почувствует себя счастливой…Хотя бы чуть-чуть… Хотя бы на мгновение… А сегодня днем мне позвонили и сказали, что она мертва… И… Я не знаю, как с этим дальше жить… Не потому, что буду по ней скучать…. Хотя это, может, тоже, конечно… Просто обидно очень, что все так быстро закончилось, и я теперь не смогу сделать ничего хорошего для нее… Чувствую себя последним подонком… Хочу повеситься, потому что это невыносимо, но не могу, потому что не хочу, чтобы у воспитателей и директора были из-за меня проблемы … Они не виноваты, что моя жизнь – говно, у них тоже есть свои дети и им не нужны лишние возможные проверки и другая головная боль…

В этот момент я в ужасе вспоминаю, что нахожусь на запретном этаже. Я зачем-то крепко беру Сашу за руку (он не сопротивляется), иду прямиком в наш класс и объясняю Марине Николаевне, что это Саша, который писал днем у нас олимпиаду по математике, но у него умерла мама, поэтому он задержался. В этот момент звонит моя мама, говорит, что она скоро будет и просит, чтобы я одевалась сама и выходила. Она встретит меня у калитки, так как у нас вечером еще будут гости и надо торопиться. Я смотрю на Сашу мокрыми от слез глазами, затем – на учительницу, которая пытается успокаивать Сашу. Потерянно отхожу от мальчика, убираю в ранец книгу, забираю со спинки стула пиджак и снова встревоженно смотрю на Сашу. То ли я не хочу остаться без него, то ли боюсь за него, то ли просто хочу спросить, как ему живется в детдоме, но почему-то стесняюсь.

– Спасибо, что выслушала, – тихо говорит Саша, подойдя ко мне и крепко обнимая.

***

В тот вечер я долго не могла