Киндеев Алексей Григорьевич
Выбор пути
Доли бродяжьей мне ли не знать - Горный ручей да краюшка луны; Может, в пути суждено мне пропасть, Только твоей в том нету вины. Мельница
Частыми ударами в груди вторило сердце каждому вздоху княжьего смерда, подавшегося в бега от своего хозяина. Укрывшись в зарослях камыша, дрожа всем телом, возможно от холода, но скорее всего от страха, невысокий, худой паренек смотрел на всадников, направлявших своих коней по узкой тропе. Опасаясь пошевелиться, он прижимался к земле, стараясь ничем не выдавать этим людям своего присутствия. Ночь была на удивление тихая и светлая. На темном небосводе, россыпью мерцали недостижимые звезды. В свете луны, верховые казались юноше зловещими видениями, порождениями ночной мглы. Лунный свет падал на их ферязи и застегнутые встык кафтаны, сшитые из парчи, освещал лица, веселые и хмельные. Часто люди останавливались и оглядывались по сторонам, видимо раздумывая, ехать ли им по неровной, стезе к болоту, близ которого мог укрываться беглый, или же поворачивать к княжескому двору. При этом, они всячески высмеивали несчастного смерда, предвкушая, возможно, скорую потеху беглым, укрывающимся от хозяйского гнева где-то в здешних местах. - Тришка! Ну, отзовись, отзовись, голгопенок! - кричал тот из всадников, который держал в руке единственный факел, не успевший погаснуть за время поисков беглеца, - Ведомо, здесь кроешься, мальчишка! Не отступимся. Будем гнать так же, как охотничьи псы гонят вепря! Лучше сам выходи, живым останешься! Сам понимаешь... Теперь всякая псина на княжеской вотчине выдаст. Нынче тебе нет проку скрываться от князя! Князь милостив. Наверное, подарит тебя какому-нибудь монастырю. У попов то ты не забалуешь! А ежели сами поймаем, так ноздри вырвем! Тьфу ты! Вот же бесенок... Куда завел... Ведь болота кругом! В трясину болотник утащит и поминай как тебя, щенка, звали! Тришка усмехнулся и покачал головой. Каковой бывает милость князя, ему было известно с малолетства. Не приведи Господь кому-либо изведать княжеской милости, подобной той, которую он оказывает порой зависимым от него крестьянам. - Ах, ты ж поганое племя! - выругался все тот же всадник после того, как его лошадь, видимо, испугавшись чего-то, неожиданно беспокойно завертела головой и принялась пятиться назад. Дернув поводья и ударив пятками ног, обутых в сафьяновые сапоги, по крупу животного, он хрипло прикрикнул, - Да буде... Буде! - Оступилась, наверное, - тихо заговорил другой верховой, - На кочку наступила, струхнула... Он едва успел произнести эти слова, когда подул резкий холодный ветер, а вместе с тем, послышалось звучание, сравнить которое Тришка не смог ни с чем. Оно, тихое, глухое, отчего-то приводило его в смятение и непонятным образом притягивало к себе внимание своим огромным внутренним напряжением. Верховые примолкли. Даже лошади перестали храпеть, только прижимали уши и воротили морды поглядывая по сторонам. Странная тишина воцарилась вокруг, гнетущая, пугающая, неестественная. - Помяни нечистого, - прошептал кто-то из верховых, - Черт с ним, с поскребенком. Воротаться надо, Михайло. Скоро солнце взойдет. Вернемся, поищем. А сейчас... Слыхал ведь? Тут вокруг на десятки верст нет никакого селения. Далеко смерд не уйдет... Тот из всадников, который держал в руках факел, покачал головой. - Да что вы? Заячья дрожь проняла? Что князю скажем? Возвратиться ни с чем мне не блазит! Здесь он! Здесь! Я как зверь, его нюхом чую. Гнали как оленя... А теперь что...?! - Дурак ты, Мишка! Кого ты тут сейчас найти сможешь? Глянь, тьма какая! И болота эти... Даже гнуса, и того нет! Дрянное место. Один черный монах ходит... Сам болотник, говорят. Лоскуты зеленой травы на коряги и бревна кидает... Ступишь, а под корягами глубокая топь! Скольких людей погубил... Сгинет тут мальчишка. А не сгинет, так назад вернется, к князю в ноги падет, покается. Куда ему еще? Впереди только болота. А дальше лес! - Бесово семя! На что вы годитесь? С вами не беглых искать... Только только гусей щипать! - ответил Михайло. Сплюнув, он с презрением посмотрел на своих путников, потянул поводья, и ударил шпорами в бока своей лошади, - Пошла! Всадники начали медленно удаляться в сторону селения. Он долго, взволнованно смотрел им вслед и, только после того как люди скрылись в темноте, Тришка приподнялся. Потом поднял с земли длинную жердь, и глубоко вдохнул в себя прохладный воздух. Пахло гнилой травой, разлагающимся мясом, водорослями. Эти неприятные запахи, приносимые прохладным ветром откуда-то со стороны болота, различные по своей сути, перемешивались между собой, при совмещении казались и вовсе отвратительными. Однако в воздухе, который вдыхал в легкие юноша, было помимо смрада, нечто сладостное, манящее к себе, влекущее его туда, вперед... Куда? Этот вопрос Тришка себе прежде не задавал. Всего лишь предавался мечтаниям, частым и безрассудным. Однако, сейчас он стоял у края неровной стези, чувствуя себя ничтожной каплей в бескрайнем океане, существом бесконечно одиноким, потерянным для всех, но... вольным! Впервые за семнадцать лет своей жизни, он ощущал себя свободным. И ощущение собственной независимости от чего либо, томило его, восторгало и пугало одновременно. Что ждет его там, впереди...? Неизвестность... Так куда ему идти? Где находится конечная цель его пути? Этого Тришка не знал. Люди поговаривали, что где-то на юго-западе существуют земли, на которых живут вольные хлебопашцы, не зависящие от кого либо. Долгие годы представлял себе молодой человек, как могут жить народы там, где нет власти Великого князя, где некому платить повинности и где у людей не существует хозяев. Плохо представляя себе, что такое вольная жизнь, Тришка стремился к ней, создавая в своем воображении тот утопический образ человеческой жизни, что возможно никогда и нигде не существовал и существовать не мог. Там, далеко, думалось ему, люди живут в благодатном краю, не зная бед и горестей. А здесь... Еще раз глубоко втянув носом прохладный воздух, юноша двинулся в иную, нежели уехали верховые сторону, по узкой тропе, часто петляющей, промеж камышовых зарослей и причудливо искривленных отчего-то, вековых деревьев. Тропа, впрочем, скоро закончилась, и дальше шагать ему пришлось, полагаясь только на свою слегу, часто оступаясь, по колено, утопая в грязной жиже. Множество раз он представлял себе эту дорогу, петляющую, странную, уводящую его к столь желанному ему благодатному краю. Но никогда не думал Тришка о том, что следуя зову своего сердца, он будет испытывать чувство страха перед неопределенностью в выборе собственного пути. Время тянулось бесконечно. В
